Татьяна Росс - Кама с утрА. Картинки к Фрейду

Когда Кир трогал мою грудь – сначала даже поверх блузки – или просовывал горячую ладонь под юбку, я теряла сознание. Во всяком случае, мне так казалось. Сначала все было вполне невинно. Наши неопытные руки щупали друг друга, скользя по телу, и уже от этого перехватывало дух. Ощупывание сопровождалось поглаживанием и поцелуями. Пока только в губы. В смысле, в рот. Все это происходило в полном обмундировании. Ни под блузку, ни под юбку, ни в штаны мы долгое время не залезали.

Ласки Кира были приятны до умопомрачения, то есть до помрачения ума. От поцелуев голова кружилась, как в праздник 7 ноября, когда за общим столом родители позволяли мне выпить со всеми и наливали бокал вина. Мама сопротивлялась, но папа говорил, что после демонстрации проходившей вечно на сильном ветру или даже под дождем, надо поддать, иначе и заболеть не долго. Через час взрослые теряли контроль не только надо мной, но и над собой, и я сама подливала себе алкоголь. После пары бокалов обычно накатывала волна приятного томления. Точно такие же ощущения были у меня и после Киркиных поцелуев – легкое головокружение и желание заснуть.

Постепенно ощущения притупились, хотелось чего-то нового. Ощупывания поверх платья стало не хватать. Чтобы получить допинг удовольствия, требовалось увеличение нагрузок. Все сильнее тянуло залезть ему в штаны и потрогать то, что он там прятал и что обещало стать «гвоздем программы». Я никак не могла решиться на этот шаг и расстегнуть молнию на его джинсах. Он же меня не провоцировал, хотя сам потихоньку, раз за разом продвигался к моему телу ближе и ближе. Сначала расстегнул пуговицы на блузке и просунул ладонь под бюстгальтер, затем, не встретив сопротивления, расстегнул и его, выпустив мою грудь на свободу и всеобщее обозрение. Правильнее сказать – на его обозрение. От вида голой женской груди Кир выпучил глаза и трубно задышал. Я даже подумала, что он, пожалуй, видит это дело в первый раз. Послушный пионер Кир вряд ли осмеливался подсматривать за голыми тетками в бане. В общем, наши исследования тел продолжались, и дело дошло до того, что я оказалась почти голой, он же лежал рядом в брюках и ботинках. В рубашке, застегнутой на все пуговицы. Наконец, я решилась активизироваться…

Что касается меня, то до Кира я не была в близости с мужчинами. Пара романтических свиданий с одноклассниками, которые заканчивались поцелуями, не в счет. Но мужской член я уже видела. И на картинках в медицинском атласе, который мама прятала на самой дальней книжной полке. Да и живьем тоже пришлось наблюдать на пляже. Многие мамаши обожают раздевать своих детей до неприличия, считая, что в таком нежном возрасте можно и оголить чадо. Правда то, что вы видите у маленьких мальчиков, еще никак нельзя назвать половым членом. Я бы это обозвала органом для мочеиспускания. Но малыши мужского пола почему-то нередко ходят с торчащим «на полшестого», простите, писюном, и что еще более примечательно, дергая его за кончик. Конечно, я понимала, что этот крошечный отросток растет пропорционально телу мальчика и увеличивается соответственно его росту. Чем выше мужчина, тем длиннее должен быть и этот орган – думала я. И находила это логичным. Ведь у высокого мужчины руки и ноги длиннее, чем у того, в ком метр шестьдесят с кепкой. Поэтому на этот счет относительно Кира я не волновалась – он был выше среднего роста.

Вот такой наивной дурочкой я была в свои почти девятнадцать лет. О, времена, о, нравы… Тогда нас так воспитывали. Конечно, не все и не везде, но мне удалось остаться совершенно девственной не только физически, но в плане представлений о сексе. Как бы там ни было, но в ту пору я представляла мужской детородный орган чем-то похожим на огурец, правда, не только что срезанным с грядки, а вялым. Таким он запомнился по книге, где был нарисован свисающим и в разрезе. Как это мягкотелое висящее между ног сооружение должно войти в меня, я представляла с трудом. То, что это должно произойти, я знала, как и то, куда именно этот огурец нужно будет протолкнуть.

Моими сексуальными университетами, если можно так выразиться, стала моя подруга-одноклассница Маринка. Как говорила бабушка, «из молодых да ранних». Она не приветствовала нашу дружбу, кривилась, когда видела Маринку, всем видом показывала той свое пренебрежение, но… Маринка жила в соседнем доме, училась со мной с первого класса в школе, сидела со мной десять лет за одной партой, а потом поступила со мной в институт – и никуда от нее деться не получалось.