Дмитрий Ничей - Мудрость в пыли. Книга вторая. Острая душевная недостаточность

Словно удар кнута, рассекая воздух, заставило его отшатнуться, прервавшись, материнское проклятие. И дрожащая в гневе рука указала на порог. Ничего и тогда не ответил он, едва заметно передернул плечами и, как обычно, закусив соломинку, вышел прочь.

Ночью оставшиеся в деревне мужики ушли в лес, оставив после себя скорченные тела попавшихся на пути захватчиков. А поутру началась суматоха. Забегали солдаты в серой форме, замелькали кресты и мертвые кости, загомонила чужая речь. И тогда он, следуя указаниям серого офицера, взял с собой одетых как он сам скаженных братьев-близнецов с дальнего хутора и вместе с ними с винтовками наперевес пошел по избам.

Уже горели первые избы и висели на столбах односельчане, когда он вошел в столько лет бывший ему родным дом…

А когда вышел на двор и потянулся за травинкой, чтобы сорвать и привычным жестом вставить в зубы, заметил, что пальцы его перепачканы в крови. Он поднес ладони к лицу и стал пристально разглядывать их. Кровь. Он оглядел себя. Кровь. Рубашка испачкана. И брюки на коленях. И сапоги. Чертыхнувшись, он велел суетившимся поблизости близнецам поджечь дом.

Поздней ночью, когда пьяные близнецы горланили песни о несчастной судьбе, он как прежде взобравшись на чердак и закусив соломинку, вглядывался в ночное звездное небо. И никто не знал, о чем тогда думал он, что творилось у него на душе…

Но однажды снова поднялась суматоха, заревели моторы и, поднимая клубы горячей пыли, серая армия покинула деревню, оставив непонятно для чего всего пятерых солдат. Жители зашептались, что пришла добрая весть о приближении родной освободительной армии. И во главе передового отряда скоро войдет в деревню старший сын загубленной предателями семьи. И справедливая кара настигнет всех, никому не укрыться. Недолго уже осталось…

А он лежал бессонной звездной ночью, глядя в потолок. И ни о чем не хотелось ему думать, а просто так лежать, ощущая всепоглощающую собственную пустоту. Но за окном вдруг раздались сухие выстрелы партизан, напавших на оставшихся в деревне врагов и предателей. Он вскочил с постели и, схватив винтовку, бросился из дома. Он бежал в темной ночи по цветущему разнотравью, бежал к лесу, петляя, спасаясь от пуль заметивших его и пустившихся в погоню. Он достиг леса и стал метаться между деревьев, все ближе и ближе слыша треск сучьев под ногами своих преследователей. И хотя он знал места, в которых вырос, как свои пять пальцев, в темноте ночи все равно угодил в болото. Сомкнулась над его головой, с утробным звуком выбрасывая пузыри, болотная жижа. Раздосадовано сплюнул один из не догнавших его партизан. И ночной лес опустел…

Но не приняло его даже затхлое лесное болото. Никому не ведомо как, но вскоре оказалось его раздутое тело на краю болота в сочной зеленой траве. Обнаружившие его ушедшие за ягодой дети с испуганными криками прибежали в деревню, о чем и перебивая друг друга рассказали всем. И под покровом ночи озирающиеся по сторонам братья-близнецы притащили его тело обратно в деревню. Разбудив старого священника, велели совершить над безобразным трупом обряд отпевания. Священник, замахав руками, отказался наотрез, сказав, что за былые его дела ни в жизнь бы не стал его отпевать, а уж утопленника-то… Переглянулись братья, удавили старого священника, и затолкав черный труп своего сослуживца в оружейный ящик, сбросили в залитую дождевой водой свежевырытую могилу на деревенском кладбище. Засыпали землей, воткнули в ногах связанный из палок крест. Усердно сопя соорудили табличку, вырезав имя и даты на расправленной консервной банке, примотали проволокой к кресту, постояли молча недолго и растворились в ночи.

А могила со временем, осела, покосилась и заросла травой. И осталась существовать она проклятым местом в деревне лишь потому, что односельчане, памятуя о произошедшем, не рискнули разорить ее, обходя стороной от греха подальше…

– Здесь то же самое, – подтвердил практикант, отрываясь от монитора компьютера.

Успевший тем временем облепить покойника присосками на концах тянущихся от металлического шкафа проводов, профессор внимательно вглядывался в пляшущие стрелки индикаторов.

– Ты смотри, – задумчиво протянул он, – еще и душа в теле.

– Я его отпевать не буду, – категорично замотал головой священник.

– Да и я это себе не возьму, – согласился профессор, – в печь его. Немедленно.

В понедельник, к восьми утра, как и было мне велено, я подходил к легионерской школе. К моему удивлению, к воротам школы уже тянулась длинная очередь. Я занял свое место в конце и привычно погрузился в раздумья. Я думал о кошке, о маме, о своей комнате. Будущее, как ни странно, абсолютно меня не беспокоило. К реальности меня вернул сильный толчок в плечо. Самодовольный высокий красавчик, бесцеремонно оттолкнув меня, протиснулся передо мной в очередь.