Евгения Янова - Последний день воскресенья

Высокая лестница без ковра. И стены без краски и картин. Перила облезлые дочерна. Досера. Добела. И потолок в паутине. Никто не может объяснить эту паутину. В общежитии много-много людей. Они все в своих пределах чистоплотны. Но паутина, как бы они ни старались, все равно остается на своем месте. Никто никогда не видел пауков, но паутину видели все.

Прямо на Еву смотрела эта лестница, которая вела только вверх. И заканчивалась высокими немытыми не одно столетие окнами. Казалось, что окна здесь были еще до появления самого здания. И с тех самых пор их никто не мыл. Потому что, когда общага была построена вокруг окна, все уже знали, что их немытость – необходимое условие. На котором и возвышалась эта фундаментальная бетонная девятиэтажка.

Ева вошла в красный кирпичный пятиэтажный приветливый дом, волоча за собой большой синий чемодан на колесиках. А пришла в бетонную девятиэтажку без багажа и в одежде, до которой ей бы никогда в голову не пришло бы и пальцем дотронуться. Но теперь эти вещи трогали все ее тело.

Ева закатала рукава. Ей всегда так нравилось больше.

Мимо бегали какие-то люди и галдели без умолку. Музыки ниоткуда не было слышно. Но как будто отовсюду доносились отрывки самых разных телевизионных программ. «Хотя бы один шанс не умереть здесь со скуки у меня есть» – спокойно подумала Ева, готовая ко всему. И в этот же самый момент мимо нее пробежали две девчушки лет трех. И громко смеясь оттого, что они бежали, скрылись в дверях. Ева хотела посмотреть, куда же они побегут по этой теплой, но такой враждебной для одиноких малышек улице. Но внутри было слишком темно. На улице слишком светло, и она никак не могла разглядеть ничего, что находилось бы чуть дальше от ее носа, чем позволяли условия что-либо разглядеть.

«А если вы можете прочитать и эти две строчки, значит вам не нужны очки» – опять подумала Ева и сделала мысленно пометку в голове о необходимости проверки зрения.

К сожалению, именно в тот момент, когда пометка удобно разместилась на своей верхней полке, раскрыла газету и приступила к ожиданию момента своей надобности и той самой температуры чая, когда его можно безболезненно пить, ее грубо прервали. Странное воспоминание об арбузной жвачке визгливо потребовало от пометки о необходимости проверить зрение освободить полку, засунуть газету себе в задницу и катиться кровяной колбаской так далеко прочь, как только может хватить крови в этой самой колбаске. Поскольку пометка была исключительно интеллигентна, она фыркнула, перевернула страницу газеты и со словами:

– Ты хоть представляешь, кто меня создал? – продолжила не читать свое очень интересное печатное издание. И поплатилась. Верхнюю полку, а потом нижнюю. И соседнее купе. И в общем-то весь вагон тушили пять часов, не выжил никто.

Кроме, разумеется, задиристого воспоминания об арбузной жвачке. Которое визгливо провозглашало свою правоту. Свидетельством же таковой правоты у воспоминания служил самый очевидный факт физического превосходства: воспоминание было живо. О пометке больше никогда и никто не слышал. Не хотел слышать. Отвергал сам факт возможного, еще только возможного и гипотетического существования где-то рядом с собой такого крамольного явления, как пометка о необходимости проверки зрения.

Этот скромный и случайный конфликт так бы и остался на задворках сознания Евы, если бы он уже не был признан совершенно неинтересным и не покинул ее сознание окончательно и полностью. Так в очередной раз, никого не удивляя, виновный остался безнаказанным. Виновный, разумеется, только с точки зрения пометки. Потому что с точки зрения воспоминания именно пометка была виновна во всех смертных грехах, в которых воспоминанию пришлось принимать самое активное участие.

Скажем, в тот самый момент, когда воспоминание могло спокойно себе пройти мимо шоколадного торта «Черный принц», именно пометка толкнула события таким образом, что торт оказался у воспоминания во рту. В аналоге ротового отверстия, конечно. Но я плохо разбираюсь в анатомии этих существ, поэтому просто буду называть их части тела привычными для меня именами. Из-за этого всего воспоминание сильно прибавило в весе и опустилось почти что ниже всех других воспоминаний. А оттуда очень трудно пробить себе дорогу обратно на поверхность, туда, где тебя помнят. Хотя торт был очень вкусный. Чересчур вкусный. Такой вкусный, что еще раз пройти мимо него было бы почти совершенно невозможно. Но какова цена этого торта! Каков выбор! Забвение или торт? Торт или забвение? Именно потому, что за воспоминание выбрали, оно было уверено, что само бы никогда такой выбор не совершило.