Максим Лапшин - Открытая позиция. Роман с картинками

На набережную и на Монжуик отправляются от избытка времени: оба места идут как бы в нагрузку к творениям гениального искривителя пространства. Единственная достопримечательность, которая хоть как-то может противопоставить себя оплывшим в огне фантазии архитектора строениям, – это бульвар Рамблас. О нем туристы прочитали в путеводителях еще в самолете, где сосредоточенно решали вопрос, куда отправиться в первую очередь, к храму или на бульвар? Гигантский термитник, как правило, побеждает. По Рамбласу ударяют уже заключительным аккордом, попутно удивляясь, отчего музыка звучит не слишком выразительно, словно доносится из-за стены. Бульвар как бульвар – ничего в нем особенного. Вот люди, вот лавочки. Выхлопные газы окутывают Рамблас со всех сторон. В общем, такое же надувательство, как и Елисейские поля. От позорного фиаско бульвар спасают лишь расположенные по соседству рестораны Готического квартала. Обнаружив, что наступило время ужина, новые конкистадоры бросаются в заведения, где заказывают сковородки с паэльей, тарелки с хамоном и лучшие испанские вина.

Из-под ресторанного козырька Рамблас приобретает более привлекательный вид. А вместе с ним преображаются и остальные завоевания этого дня: растушевываются на голубом фоне неба строительные краны вокруг башен Саграда Фамилия, расцветают и утончаются грубые мозаики парка Гуэль. Удобные плетеные кресла и белоснежные скатерти наводят на мысль, что Барселона – место неповторимое и что по возвращении домой путешествие по миру параболической архитектуры следует рекомендовать всем своим знакомым!

По набережной участники туристического блицкрига ходят сытые и довольные, с осознанием того, что Барселона полностью оправдала их ожидания. Завтра они рванут кто в Мадрид, кто на Ибицу, увозя из испанской культурной столицы мелкие сувениры и расцветшие под конец дня впечатления, и ни один из них не вернется назад. Никогда.

В это трудно поверить, но это действительно так. Не верите – спросите у Пако. Он работает на крыше Каса Мила больше пятнадцати лет. Пако Камарилья подтвердит, что в Барселону не возвращаются. В ней даже не задерживаются. Сквозь нее пролетают с чудовищным ускорением, поражаясь тому, как мало физического места занимает город, отвоевавший такой приличный кусок в воображении всех живущих и путешествующих.

Полоумный архитектор гениально искривил пространство. Только совсем ненаблюдательный путник не заметит, что убывает из города вовсе не тем маршрутом, каким сюда явился. Даже в том случае, когда на входе и выходе его встречают стюардессы все той же авиакомпании. Но собирался ли старик выпрямить то, что загнул так удачно? Времени у него оставалось совсем немного. А тут еще это трамвайное недоразумение… В общем, получилась из города история с открытым финалом. И бог его знает, в чей власти этот финал закрыть.

Пако может поклясться, что за время его работы на крыше никто из туристов не появлялся дважды. И это не пустой звук. Для большинства окружающих все незнакомцы на одно лицо. Но в случае с Пако иначе. У него с детства была фотографическая память. Его невозможно было ввести в заблуждение ни монотонной круглотой азиатских лиц, ни однотипной худобой лиц европейских. Для него все лица разные. И если Пако до сих пор не сошел с ума от такого обилия образов в картотеке своей памяти, то только потому, что запоминание лиц не требовало от него ни малейших усилий.

Уникальный механизм в голове Пако впервые заработал в Сантандере, его родном городе. Мальчику было пять лет, когда отец взял сына на завод. Все трудоспособные мужчины Сантандера работают на заводе или в порту. Туда же попадают и их дети, когда становятся взрослыми. Поэтому нет ничего удивительного в том, что отец приводит на завод пятилетнего сына, чтобы тот посмотрел на дымящие красные трубы, послушал грохот в цеху, прокатился на автопогрузчике и вдохнул воздух, пропитанный серой и машинным маслом. Пусть встретится со своим будущим.

Все рабочие на заводе одеты абсолютно одинаково: темно-синие спецовки с черными пуговицами и громоздкие ботинки на прорезиненной подошве. Пако это понравилось. Он смотрел на лица и руки и замечал, что руки иногда повторяются – больше всего было широких ладоней с короткими пальцами и вдавленными ногтями – а лиц одинаковых нет. Даже близнецов, работавших в доменном цеху, Пако распознал, хоть они и появились не разом, а поодиночке. Когда к отцу, державшему сына за руку, подошел первый, по имени Николас, Пако его мысленно сфотографировал. На выходе из цеха им повстречался второй, рассматривавший на ходу какой-то чертеж. Отец, не здороваясь, прошел было мимо, но Пако затормозил, дернул отца за руку. Картотека зафиксировала новое изображение – ну разве можно спутать лицо с горящими глазами и лицо без единого намека на страсть! Второй близнец оторвал взгляд от чертежа, увидел отца с сыном и приветливо улыбнулся. Тут и отец понял, что перед ним второй из братьев, и крикнул сквозь заводской грохот: «Привет, Игнасио!». Наблюдательность сына не произвела на него впечатления. Он попросту ничего не заметил. Между тем именно близнецы запустили тот загадочный запоминательный механизм, который потом доставил Пако множество хлопот.