Артемий Храмов - Столичное. До безобразия неприличное…

А зверь, как мы знаем, дикий народ
Решили Царя утром на эшафот.
Долго судачили: как приведут?
Смогут ли? Смогут. Найдут ли? Найдут.

Утро. Над лесом проснулось светило.
Лесного Царя шумом вдруг разбудило:
– Выходи же, ворюга! Глаза покажи,
Перед народом слово держи!

Чего это вдруг коттедж нужен стал?
Ты, что, заболел? Или просто устал?
– Так от конторы ниче ж не осталось, —
Царь начал давить на народную жалость.

– А ничего, что скоро зима?
И нам бы самим пополнять закрома,
А не в казну деньжата нести!
– Хорошо! Понижаю до десяти!

Но для приличия уйти не посмело.
– Хоть десять, хоть пять! Хоть пару монет!
Ни того, ни другого давно уже нет.

– Обещаю: что после окончания стройки
В округе лесной проведу «перестройку».
Устроим «хрущёвскую оттепель», люди
И демократию чествовать будем.

На Рождество, чтоб жилось веселей
Я каждому выдам по пять тыщ рублей.
Будем строить в кредит новые норы,
В судАх разрешать все сложные споры.

А вообще, создадим-ка один документ,
Чтоб не Царь теперь был, а Президент.
И выберем вместе Президента зверей
(Но помните все про пять тыщ рублей).

Толпа осчастливилась! Надо же, диво!
Все так идеально и, вроде, красиво!
– Ладно. Живи. Проверим попозже!
Не получится? Что ж, храни тебя, Боже!

Все звери отныне (а точней, с сентября)
Каждый месяц сдают по четыре рубля,
Царь жив, его свита тоже здорова.
Что значит сила лестного слова.

Мои последние в твой адрес сыграны аккорды,
И в твою честь написаны последние стихи,
Нет, ты не думай, я совсем не гордый,
Да и твои духи не так плохи.

Мне не забыть твоих нечастых писем,
Запавших в душу еще в самый первый раз,
Элементарно всё – я безнадежно стал зависим
От нежных рук твоих, бездонных синих глаз.

И не могу понять, когда вдруг надломилось?
Казалось бы, как есть – любовь до гроба.
Исчезло так же резко, как родилось,
Кто виноват: я, ты, а может, оба?

Мне нравились прогулки до рассвета,
Игривый смех, когда в твоей руке бокал вина,
Ты для меня была, как муза для поэта,
Без штампа, но уже почти жена.

Мне нравилось с тобою чувство «несвободы»…

Но нанести пора финальные штрихи —
Мои последние в твой адрес сыграны аккорды,
Написаны последние стихи.

Оставь меня здесь.
Просто. Одну.
Оставь хотя б на чуть-чуть.
Ни к чему твоя лесть —
Скребется по дну,
И просто давит на грудь.
Оставь меня здесь.
Я решила уже
Всё забыть и начать с нуля.
У тебя еще есть
Пару сладких драже,
Но тебя уже нет у меня.

Тонет кораблик бумажный
Под детский и звонкий смех.
Куда доплывет – неважно,
В приключеньях не важен успех.

Размокла совсем бумага,
Правый бок от воды пострадал…
На углу возле универмага
Он совсем из виду пропал.

Не отойдя и полшага,
По дороге из школы домой.
Прямо около универмага
Быстро сложили другой.

И я, как кораблик бумажный,
Плыву и ловлю волну,
Не боясь того, что однажды
Так же, как он, потону.

Прощай! Любить тебя не так легко,
Как может показаться поначалу —
Вблизи огня быть белым мотыльком,
Которому от крыльев толку мало.
Вокруг тебя летать с последних сил,
Забыв про честь, желанья и упреки,
Остервенело плод гнилой вкусить,
отдав тебе все жизненные соки.
Прощай! Любить тебя не так легко.
Я спрячу чувства в сердце глубоко,
Боясь когда-нибудь их разбудить.
Начав обратный от пяти отсчет,
Себя я постараюсь убедить,
Что жизнь моя не кончилась еще.

Не вы ль прекрасная девица с бала?
Не вас ли в красках обсуждает свита?
Не в вас ли после первого бокала
Булгаковская вспряла Маргарита?
Я помню вас одну и в центре зала
И дам придворных едкий взгляд, сердитый —
Мужей женатых вмиг околдовала,
И моё сердце навсегда разбито…
Найдись скорей, прекрасное созданье!
Ты в жены мне годишься! Чую кожей!
В лицо я выскажу тебе признанья!
Я вас люблю! А сердце ждать не может.
Томительно душевное лобзанье
И только день за днем сильнее гложет…