Артемий Храмов: Под грифом «к»

Пара громких фраз на запотевшем окне,
Тобой оставленных перед выходом, на бегу;
Дым крепких сигарет, аромат каберне,
И следы на первом столичном снегу.

Мы с ней на прощанье обнимемся,
Я громко промолчу, что есть мОчи.
На случай, если вдруг не свидимся —
Добрый день, добрый вечер и доброй ночи.

Каждый третий – праведник, каждый – у руля.
Раскачать бы маятник – все начать с нуля.
Все стереть из памяти и уйти в моря.
Я стою. Я маленький. Я без корабля.

Который день не хочется вставать,
Который день в плену у никотина.
Полупустой бокал, помятая кровать,
Вина в бутылке – ровно половина.

Журнал, тобой забытый пару дней назад,
Твой запах, въевшийся до боли в кожу.
Найти пытаюсь в зеркале свои глаза,
А вижу – бледную бесформенную рожу.

Холодный душ с утра, горячий кофе,
Цвет глаз твоих, как смертный грех
Для тех, кого вчера распяли на Голгофе,
Сегодня – просто обреченных на успех.

Мне тень твоя в квартире не дает покоя,
Мне голос твой мерещится повсюду.
На деле – сигаретный дым в три слоя
И третий день немытая посуда.

И ставши жертвой обстоятельств, смерти ждать;
Наброски есть, почти закончена картина —
Полупустой бокал, помятая кровать,
Вина в бутылке – ровно половина.

Морозом, словно колпаком накрыло —
От холода трещат по швам дома.
Я помню.
Ты, надеюсь, тоже не забыла:
Это последняя для нас с тобой зима.

Нет ни души вокруг, как будто вымер город,
Великое переселение живого. Навсегда.
Остался лишь шальной, животный холод —
Коктейль сезонный с кубиками льда.

Прогорклый свет в домах, остывшие камины,
Фонтаны, скованные вечным льдом,
Когда-то яркие, погасшие витрины…
Записка на столе: «Вернусь. Потом».

Вернешься. Есть ли смысл только?…
Числа какого точно тебя ждать?
Ты вылетела? Рейс во сколько?
Я обещаю в этот раз не опоздать.

Я обещаю проводить и не тревожить,
Не заходить без стука никогда.
Приедешь и сама почувствуешь под кожей
Коктейль холодный с кубиками льда.

Я отпускаю: мы ж не звери!
И лишних слов не нужно – знаешь все сама:
Уже давно стучит в распахнутые двери
Последняя для нас с тобой зима.

Один. Стены четыре. Стол, стаканы.
На жизненном пути чихнув, заглох мотор.
Как жаль, нельзя поставить на повтор,
«Зашить глаза» и «уши положить в карманы».
Неси свой крест, не смей показывать усталость,
Смотри вперед, попробуй думать о хорошем
И из себя не строй лукавого святошу,
Не делай так, чтобы испытывали жалость.

Без перекуров, без привалов, прочих отговорок,
Без шанса сделать вдох глубокий и набраться сил…
Узнаешь всё, чего доселе не вкусил
Смирись – отныне будет путь мучителен и долог.
Разгневанных детей и глубину обиды,
Масштабы лжи, с горчинкой вкус тоски,
И запах старой, затхлой гробовой доски
С холодным ветром в залах панихиды.

Очки разбиты внутрь стеклами. Увы…
Иди на ощупь! Прогрызай зубами!
Не слушай тех, кто притворяется волхвами,
Чтобы добиться своего – гнилой молвы.
Никто не знает, может там «моря Нирваны»?!
А шлюпок – жесткий недобор.
Но жизнь, увы, нельзя поставить на повтор,
«Зашить глаза» и «уши положить в карманы».

И колет легкие холодный ветер с моря,
Глаза болят от соли, тело – ждет прибой,
И каждый вдох – с тоской. Одной строкой.
Шумит в груди, упрямым волнам вторя,

Весь в струпьях, у ворот Его, как нищий Лазарь;
Как Понтий, чующий затишье перед бурей.
Что дальше? Может, напоследок стопку «вмазать»?
Отдаться полностью живительной микстуре.

Все не уймется дрожь в коленках грязных,
Да зуб на зуб, как не стучи, не попадает,
И запах прошлого над головой витает.
Вопросов – куча. Большинство из праздных.

Отдать последний вдох, ни с чем остаться, —
Финал любой «с душком» бульварной драмы, —
Скрывая на спине от бичеваний шрамы,
Счастливым быть. Или казаться.