Я отпрянул, снова очутившись у берега. Другое лицо перенесло меня в детство, в дом, где я вырос, и, играя на улице, я узнал в безжизненном лице моего соседа, что был всегда добр ко мне. Еще одно лицо было из какой-то придорожной кафешке, куда я заглянул месяц назад. Официантка показалась мне симпатичной и милой, так что я запомнил ее, и вот она здесь. Теперь я иду по оживленной городской улице и вижу приятные лица нескольких человек, которые теперь здесь, среди толпы.
Стюардесса, таксист, библиотекарь, продавец – я видел все эти лица когда-то. Неужели это моя память? Я судорожно начал искать в груде лиц одно единственно важное для меня, но нигде не находил. Мне хотелось еще раз взглянуть на него, еще раз прикоснуться к нему, я стал подпрыгивать, метаться из стороны в сторону, кричать, звать его, отталкивая ненужных знакомых, которые вдруг вздумали хвататься за меня, цеплять меня руками, как ветви в лесу.
Мне снова приходилось вырываться, биться с ними, но они с напором обрушивались на меня, будто бы желая остановить. Я не мог уйти, не затронув самого важного для меня воспоминания, я не хотел помнить ничего другого, я хотел остаться в том, дорогом мне месте. Я не хотел уходить, я должен был вспомнить лицо, глаза, волосы, улыбку, но не мог. Эти гадкие воспоминания наваливались на меня снова и снова, я слабел под их напором, их гнетом.
“Здесь можно рыться вечно” – вспомнил я слова утонувшего в песке. Ведь все эти лица – песчинки, в которых так легко увязнуть. Они цепляются за меня, тянут вниз, каждый в свое воспоминание, делят меня на миллионы маленьких частиц. А ведь любая песчинка когда-то была камнем. И вот что от него осталось – жалкая, ничтожно мелкая пылинка.
Все эти люди – не те, кого я знал. Я знал камни, но время стерло их в песок. Я вырвался из их рук, несясь вперед, расталкивая всех, кто смел встать у меня на пути, и со всех ног врезался в воду, будто бы что-то с силой ударило по ногам.
Я упал, и на секунду все стало тихо. Я погружался в мягкое пространство океана, он качал меня, как мать качает на руках дитя. Нужно было плыть. Я перевернулся в воде, нащупал песок и хотел было встать в полный рост, как вдруг чьи-то руки схватили меня за ноги и начали тянуть вниз. Весь песок был пропитан воспоминаниями. Я руками вцепился в сжатые на моих ногах кулаки и пытался разжать их, но не получалось. Я бил их, но они крепко держали меня. Сила здесь ничего не решала, я должен был отпустить все это, я должен был отказаться от памяти, потому что мир, в котором я жил, только мешает понять себя.
Теперь я живу здесь и должен действовать по здешним правилам. Неужели мне нужно снова умереть, чтобы продолжить путь? Я вдруг почувствовал, что устал бороться, устал дергаться, рваться, бежать. Я был в безопасности здесь, ничто не могло убить меня, здесь все подвластно мне, я управляю всем, что вижу, слышу и ощущаю, я создаю эти миры, все это – я, все это – мое сознание, и если мне нужно освободиться, нужно лишь захотеть этого, если нужно перестать чувствовать запахи, прикосновения, боль – нужно всего лишь захотеть, всего лишь использовать свою власть над собой. Нужно работать в самом себе, нужно быть главой самого себя и не позволять обстоятельствам брать верх.
Я снова ощутил безумную легкость, меня просто выталкивало на поверхность, меня больше ничего не держало, я был абсолютно свободен. Я вынырнул. Смахнув с лица капли воды, я оглянулся и увидел небольшой по размерам остров, где теснилось несколько тысяч людей, может больше. Все они махали мне рукам, прощаясь, и пели. Их голоса сливались в один единый звук, пробирали насквозь, пронзали все пространство. Это было чудесно.
Я медленно уплывал от них, но их голоса были слышны всюду, будто бы эхо плыло вместе со мной, будто бы я двигался вместе со звуком. Становилось темно, и на острове зажглись тысячи голубых фонарей. Все они плавно двигались, все как один организм, похожий на медузу. Она неспешно плыла по небу, ее шапочка медленно и грациозно расширялась и сужалась, плывя в безвоздушном пространстве. Она выглядывала из-за туч то там, то тут, она растворялась в ночной тьме, угасая с каждой секундой. Но песнь ее все еще гудела где-то в вышине.
Это было нечто большее, чем сама песня, музыка, мотив, слова. Это была песня души, которую нужно ощущать, а не слышать.
Я плыл, не чувствуя усталости, и, кажется, проплыл достаточно много. Казалось, острова уже не увидеть, но на самом деле, будь сейчас светло, он был бы не так уж и далеко. Я плыл, не зная, куда плыть, с исчезновением медузы я потерял последний ориентир. Везде было одинаково темно, мне даже казалось возможным, что я и вовсе плыву обратно к острову. В жизни всегда так: тебе дают толчок, а дальше – полное равнодушие.
Читать дальше