Дмитрий Павлюк - Не вилка. Сборник рассказов

– Ты…

– Если я увеличу – это будет не мой рекорд! Это будет даже не рекорд, ясно?

– Да послушай…!

– Нет! Ты говоришь одно и то же, а я отвечал тебе на это сотню раз. Если ты думаешь…

…Музыка уже не спасала, мысли лезли в голову и заглушали ее, а вместе с ней и рев мотора, шум толпы. Он смотрел сквозь стекло, сквозь солнечное утро на трамплин, который теперь оказался чертовски мал. Чертовски мал – и теперь он сам видит это.

«Все дело в скорости…» – подумал он. Может, все обойдется? Может, нужно было продумать все лучше?

Уверенность в себе подкреплялась лишь общественным мнением – сдать назад нельзя. Все эти люди пришли увидеть его прыжок – самый длинный в истории. Тот самый прыжок, к которому готовила его жизнь и к которому, как оказалось, он совершенно не готов. Но ему так хочется!

Эта мысль придала ему сил. Ему так хочется! Он хотел этого всю жизнь. Он ждал этого всю жизнь. И он сделает это. Сегодня. Отложить на время и тщательнее все продумать? Где же, тогда, кончается вся эта тщательность, верно?

«Я ведь хочу этого. Помни, что ты хочешь этого. Стремись! Ты ведь хочешь этого? Пробуй и добивайся. Ты хочешь этого. Это то, чего ты всегда хотел».

– Я хочу этого – сказал он вслух.

Диктор в своей будке выкрикивал его достижения, расхваливал его, преподносил толпе, которая восторгалась им. Ему захотелось вылезти из машины, показаться, взмахнуть руками и смотреть, как люди любят его, как они восхищены им. Это было жутко приятно осознавать – будто то, что ты делаешь, оценено, и оценено по достоинству.

Как он может разочаровать их? Да он и не хочет! Он никогда не хотел никого разочаровывать… Сегодня она пожалеет, что так поступила с ним. И те слова, что сказала ему, снова будут колоть сердце. Но не его сердце. Ее сердце. Он помнит, и она, наверняка, тоже помнит все в мельчайших подробностях. Он винил ее, она винила его, но, в сущности, он знал, что виноват. Он… Он просто не хотел уходить вот так. Как подонок. Он… ждал, пока это не стало невыносимо для нее, и тогда его уход был бы милостью.

– Ты серьезно? – спросил он.

– Да – ответила она, всхлипнув и смахнув снова накопившуюся слезу.

Они молчали. Он не знал, что сказать, а она ждала, что он скажет хоть что-то, чтобы спасти их. И была разочарована, когда все, что он сказал, он говорил лишь для того, чтобы спасти себя.

– Я не подпишу.

Она снова всхлипнула и закрыла лицо руками, пытаясь взять себя в руки и не моргать так часто.

– Я и не рассчитывала, что хоть раз в жизни ты сделаешь что-то ради меня.

Его это взбесило, он смахнул все со стола и наговорил еще много. Но сегодня… Он надеется, сегодня она смотрит, видит, гордится им.

Вдруг – его имя. Отвлекся. Пропустил. Публика в нетерпении повторяет его имя, как эхо, кричит. Педаль. Газ. Клубы пыли, мелкие камни бьются о корпус. Его прижало к сидению, а машина несется, ревет, от капота поднимаются расплывчатые волны горячего воздуха.

Трамплин впереди возрастал, линия невозврата все ближе. Еще можно остановиться… «Нет! Не хочу! Вперед!».

Толпа неистовствует. Диктор выкрикивает фразы, предложения, слова. «Поприветствуем смелого гонщика и его железного монстра – сингулярность!» Его сердце бьется, а в груди по венам расходится волнение.

«Естественно, он слишком мал… И 20 метров… Ты не долетишь…» – все еще можно исправить, всегда есть второй шанс.

«Ты хочешь этого. Ты этого хочешь».

Его нога все сильнее прижимает педаль газа к полу. Переключая скорости, с каждой – все ближе к цели. Он слишком мал. Он слишком мал, а обрыв, расселина, другая сторона – все такое огромное. Трамплин кажется мизерным по сравнению со всем этим.

Он замечал, как с приближением все растет. Все, кроме одного – трамплина. Такой же маленький, такой же одинокий.

Все трясет, колеса мчат по гравию, подскакивая на каждом мелком камне. Вцепившись в руль, он смотрит перед собой. Плевать на все. Риск есть везде, верно? Это и есть рекорд!

«Ты сможешь!»

«Мы верим!»

«Подумай…»

Машина оторвалась от земли и взмыла вверх. Солнце било всей своей мощью прямо в лицо. Казалось, будто он в невесомости. Все тело будто стало пушинкой, вся стокилограммовая машина зависла в воздухе. Неописуемое чувство свободы. Легкости. Скорости. Все звуки прекратили свое существование, а время сузилось и текло, текло, расплывалось у него в руках, таяло, исчезало.

– О чем подумать, отец!? – пытался он докричаться до него, краснея. Вена на его виске вздулась.