Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

Когда отвоеванные, наконец, башмаки, были наспех распиханы по котомкам, у тети Маруси, судя по ее весьма активному участию в момент выбора обуви мамой, открылось второе дыхание:

– А о ци Аньке з Толькою пидойд ут, так? Подывысь сюды, Катя, ма будь, Ольге ось о цэ пидойдэ?

Примеряя, как минимум, четвертую пару сандалий, Олька уже не надеялась на удачу, поскольку у нее, как оказалось, выросла и без того слишком широкая стопа, в связи с чем ее нога не входила ни в одни сандалии ее размера согласно длине.

– Та шо у тебя за лапа, шо ничего не налазит, твою мать… – начинала, было, заводиться мама, усердно запихивая Олькину ногу в очередной башмак, – И в кого ты тока уродилася с такою лапищей?..

Ольке было стыдно и за свою широкую от природы «лапу», и обидно, что только с ней единственной столь неожиданно возникла эта нелепая заминка.

– Та е, Катя, у кого: подывись о то ж на свою лапу!

– У меня хоть и широкая, но аккуратненькая и тридцать шестой до сих пор налазит… А если у нее ближе к моим годам вымахает такая, шо ни одна обувка не налезет? Вот, у чём она завтра у школу пойдет, если щас на ее лапу не налезит ее размер?

Предприимчивая тетя Маруся легко нашла выход и из данной ситуации:

– Так, девчатки, бэрэм ось о ци голубэньки… Та воны тильки на размэр и бильшэ, а по дороге до дому я вам зараз скажу, що трэба робыть з ными потом. Давай, Катя, ращитуйся…

– Та, че ты за её так пикёсся, как за родную? – рассчитываясь с вновь заметно оробевшей продавщицей процедила нарочито подозрительным тоном мама в адрес новоиспеченной «кумы».

– А, можэ, колысь вона будэ моею снохою? – лукаво прищурившись, улыбалась тетя Маруся, – Га, Олька, будэшь моею снохою?!

– М-гм… – с наслаждением обнюхивая новые сандалии, согласно кивнула Олька, дабы не огорчить такую добрую и такую оптимистичную тетю Марусю.

По дороге домой, под оживленную болтовню ни на секунду не умолкающих и весьма довольных «кумушек», изрядно напуганная предположением мамы на тему чрезмерного в ширь роста своей стопы в перспективе, Олька шла следом и пыталась хоть как то успокоиться: «А если мои ноги вымахают, как у бати? А если, как у Гулливера? Вот, что я тогда буду делать? Все же надо мной будут смеяться… А если на меня в жизни, вообще, не налезут ни одни женские туфли? Что ли, я тогда так и буду всю жизнь ходить в мужских? И все время буду прятаться от людей? И как только я буду жить, если придется всегда прятаться? А если в школу не пускают девчонок в пацанячьих башмаках? А, может, они и не вырастут, как у бати, а будут, как у мамы… Ой, хоть бы были, как у мамы… – размышляла она, плетясь за мамой и тетей Марусей.

Когда они поравнялись с купающейся в арыке ребятней, Олька увидела на берегу пацана в черных ластах, и ее вдруг осенило: «Ё-моё!! И как это я сразу-то не додумалась: я ведь быстрее всех научилась плавать, потому что только у одной меня такие широкие лапы! Точно!! Потому что они у меня вместо ласт… и поэтому помогают мне хорошо плавать! Вот здоровски! Так что пусть растут себе, сколько захотят. Да хоть бы выросли! И, чем больше, тем лучше! Потому что я тогда… Да, может, я тогда со своими ластами устроюсь пловчихой работать… ну, когда стану молодой… И, тогда, я не с такими, как у этого пацана – резиновыми, а со своими – настоящими лапами-ластами буду плавать на работе! Тогда на резиновые, вообще, не надо будет деньги тратить. Буду кого-нибудь спасать в большом арыке или в канале, или лучше в реке… Нет, лучше всего в море: там хоть с дельфинами подружусь… а, может, даже и с китами… Скорее бы дойти до дома и рассказать эту радость Павлику. Вот он обрадуется!..»

Дома по совету тети Маруси мама на Олькиных сандалиях сделала надрезы, проткнула по паре дырочек на каждом, затянула в них отрезки шнурков из Толькиных ботинок и запихала вату в носки.

– Фух, Слава Богу, шо хоть этим обувка сразу подошла, – облегченно выдохнула мама, глядя на примеряющих обнову старших, – Та хоть с ихними туфл ями не надо так муздякатца. Так, давайте, собирайтеся – поприготовляйте всё, шо надо к з автрему. А то мне еще тут, как бы не до полн очи с Толькиными штанами п эцкатца.– распорядилась она, принимаясь ушивать Толькины новые школьные брюки.

Подготовив перешедший в наследство от Тольки портфель с учебниками, Олька начала подготовку гардероба. Сначала она постирала и погладила бывший Анькин белый передник, затем принялась за коричневое платье, в котором ей уже завтра предстояло идти первый раз в первый класс! Хотя платье и было с зашитыми кое-где дырочками, потому что его уже носили, по крайней мере, две двоюродные сестры и Анька, Ольке, тем не менее, оно очень нравилось, особенно воротничок-стоечка с оранжевой вышивкой крестиком. Размышляя о том, что она, наконец, выросла, и теперь имеет полное право надеть это школьное платье, Олька вновь была на седьмом небе от счастья. Она его постирала, погладила и пришила сзади на горловине, взамен утерянной, крохотную, василькового цвета пуговичку, которую давно облюбовала еще на старом платье, когда-то принесенном соседкой тетей Эрной.