Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

В канун первого сентября мама с Олькой отправились в райцентр за приобретением обуви для всех, теперь уже троих школьников. Стоя в огромной очереди в обувном отделе невероятно душного, единственного в райцентре универмага, они оказались рядом с бывшей землячкой отца по Муйнаку, тетей Марусей Роженко. Она еще тогда, едва узнав о переезде семьи Журбенко в Калинин, в числе первых прибежала разделить с ними это знаменательное событие и подарила маме почти новую и очень красивую блузку из парчи цвета морской волны, которую, кстати говоря, мама так ни разу и не надела, стесняясь блесток.

В универмаге мама с тетей Марусей, вполголоса переговаривались, обливаясь потом:

– Кошмар… – озабоченным тоном произнесла мама, – Мне уже троим надо куплять всё у школу… А на шо потом жрать – один черт знает. Не знаю я… А еще ж и на зиму надо шо-то брать. А к весне повыростают со всего этого, та порастрепают, шо и не узнаешь, и опять новую обувку надо… А там же еще четвертый скоро догонит этих… Пэцкаисся, пэцкаисся у том крематории, а всё – шо в трубу ту – заводскую…

– Подывилась бы я, як бы ты заговорыла, Катя, колы б и твий Гаврыло був такый, як мий, инвалидом? Та було б в тэбэ нэ четыре басурмана, а целых шестэро, та ще уси хлопци…

– Та у тебя же младшая, вроде, девка?

– Ну так и шо, шо дивка? Дивка-дивкою, а и та вже свыст ыть…

– Свисти-ит?! – искренне удивилась мама и, с трудом подавляя смех, начала беззвучно смеяться так, как никогда раньше за ней это не замечалось. Мама смеялась долго и до слез. Но тете Марусе, вероятно, было не до смеха, потому что она даже не улыбалась и, краем глаза недоуменно поглядывая на маму, продолжала в той же тональности:

– Хиба, думаешь, я з ными нэ муздякаюся?..

Когда маме, наконец, удалось погасить приступ смеха, она, вытирая слезы, снова вступила в диалог:

– Ну ты меня и насмешила своей девкою… А толку, Маруся, шо мой – не инвалид, а, шо тот кобель, каких поискать, да хер найдешь еще.. Ползарплаты вон… та не одному «бастрюку», а аж двоим приходитца отправлять каждый месяц…

– Та брэшешь?..– настал черед удивляться тете Марусе.

– Было б, чем, Маруся, хвлицца …

– О, Боже ш мий… Хиб а ж я, Катя, знала о то, шо Гаврыло… що вин о такый б абнык… Та ных ай мий лучше инвалидом о то б удэ, та вино ведрами хлеб ае, якщо був бы о такой о то кобэл якою… А мий жеш, Катя, ще и смол ыть, як оций паровоз: йому жеш о того «Бэломору» тильки у дэнь трэба аж по дви пачки…

– Маруся, Маруся… Давай-давай, скор енько – твоя очередь!

– О, як жеш це быстро, пока бол акали… – спохватилась тетя Маруся, и, повернувшись к прилавку, протягивая продавщице свою домашнюю заготовку в виде вербных палочек-мерок с точным размером ноги от каждого своего ребенка до мужа, сказала. – Так, моя хороша, дай мэни ось шесть пар чиловичьих взуття: з тридцать ш остого по-о… сорок пьятый, та одну – дивчачьих.

– Да-а? А холодной газводички вам, случаем, не подать? – вдруг перебила ее взмокшая от жары и бурной торговли новенькая молоденькая продавщица районного универмага, обмахиваясь крышкой от обувной коробки с надписью «Скороход».

Близстоящие очередники дружно засмеялись, очевидно, оценив неплохой юмор, который, судя по всему, мог быть направлен продавцом только в адрес хорошо знакомого покупателя. Но тетя Маруся даже не улыбалась, а наоборот, насторожилась:

– Та нэ валяйтэ ж о то дурачка, бо моя очерэдь пидойшла, тай нэ до шуток о то мэни…

– А спекулянтам сёдня велено не выдавать, тетя Мотя… Так, следующий!..– продолжила более категоричным тоном продавщица, пристально глядя в глаза тете Марусе.

– Шо, шо-о? Та, разъе…, вашу душу ма-ать… Я тэбэ покажу спэкулянтку… И спэкулянтку покажу и дэ раки зымують… – вытягиваясь через прилавок, словно гусеница, бормотала тетя Маруся, пытаясь дотянуться палочками до лица, взъевшейся на неё ни с того, ни с сего, продавщицы.

– Ну я следущая! Та вы здурели тут от жары, штоли? – обрела тут дар речи мама, – Да она же со мною всю очередь… Совсем с ума посход или… Такую очеред яку выстоять и – н-на тебе!? А ну, быстро дайте моей куме то, шо ей надо!

Вскоре выяснилось, что спонтанно возникший конфликт оказался простым недоразумением, поэтому в итоге и разрешился в тети Марусину пользу. Хотя и не обошлось без формальностей: тете Марусе пришлось-таки предъявлять нерадивой продавщице, принявшей тетю Марусю за жетысуйскую спекулянтку Мотю, и удостоверение мужа – инвалида войны, и свое – многодетной матери, которыми она скорее стыдилась, нежели предпочитала размахивать, но все-таки брала иногда с собой на всякий, как говорится, пожарный.