Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

Так, благодаря Толькиной «гадской» пятерке, спустя двенадцать лет после знакомства с отцом, мама приняла его предложение руки и сердца.

На следующий день отец полушутя-полусерьезно спросил у Аньки с Олькой, хотят ли они носить его фамилию. Анька сказала, что она уже привыкла к старой, поэтому предпочитает остаться на маминой фамилии – Вишняк.

А что до Ольки… Мамина фамилия ей-то нравилась, и даже очень, но, поскольку впервые в жизни ее, еще дошкольницу, удостоили чести предстать пред выбором, она и предложила всей семье свою версию: выбрать не из двух, а из трех – еще более красивых фамилий, и стать всем, например, Солнышкиными, Цветочкиными или Ромашкиными.

Но, все, кроме, конечно, Павлика, почему-то только посмеялись над ней.

Потому она не успела (да и не стала рисковать) озвучить пришедшие ей на ум тут же варианты фамилий, производных, к примеру, от того, что они еще ни разу не ели: Вафлина Оля, или Мёдова, Халвина, Конфетина, Котлеткина, Сметанкина или Колб асина …Да сколько угодно, но увы… Да, потом, и мама тут же объяснила, что люди, дескать, не могут менять свою фамилию, когда им это заблагорассудится. И что Олька должна-де и так радоваться тому, что родилась не какой-то там Соплиной или Дурочкиной. И еще, сказала мама, что только писатели могут выбирать себе фамилию, какую захотят, и даже привела в пример одного такого, который в метриках был просто Пешков, а когда вырос и стал писателем, то сам придумал и всю жизнь жил под жуткой фамилией Горький.

Конечно, Олька радовалась, что она не Соплина, не Дурочкина и не Горькая. К тому же, она не в силах была унять волнение оттого, что ей было чрезвычайно приятно, что родители впервые в жизни спрашивают ее мнение; что, вероятнее всего, ее и сподвигло подойти к данному вопросу с полной серьезностью и ответственностью.

Итак, догадаться о происхождении маминой девичьей фамилии Вишняк для Ольки не было ничего проще: просто, потому что мамины предки, полагала она, очень любили вишню и различную еду из вишен – от варенья до вареников. И, вполне возможно, что у них был самый большой и прекрасный в мире вишневый сад.

Испросила она и отца, что означает фамилия Журбенко, на что тот ответил, что слово «журба» с украинского языка переводится – «печаль». Ольку это, особенно на фоне псевдонима Горький, в общем-то, почти не смутило. Но, на всякий случай она поинтересовалась у старших: дразнят ли их как-нибудь в школе и если «да», то как именно? Толька сказал, что, его-то не дразнят, а вот Аньку дразнят: «Кислая вишня» или: «Вишня – жопа л ишня». Отца же, как на поверку оказалось, дразнили только собачьей кличкой Жульбарс, и то иногда, и то лишь после того, когда вышел в свет фильм с одноименным названием. Ко всему прочему, и весьма кстати, отец, сделал на тему о фамилиях свое небольшое дополнение:

– Та вишню о ту тока – гам, и нету ее! А печаль – она и есть печаль, и нихто ее не сожрёть. Та, шо там говорить, када Журбенко – самый славнецкий род на усей о то земле…

В общем, особенно вторая дразнилка, затрагивающая материнскую линию, легкоранимой Ольке показалась слишком уж грубой, и она решила, что едва ли вынесет, если ее так кто-нибудь когда-нибудь оскорбит. Что касается второй, она искренне надеялась, что ее – девочку, обзывать, как когда-то отца, вряд ли у кого-то повернется язык. Плюс ко всему она вдруг вспомнила и то, что баба Наташа ей, как-то разъясняла о весьма существенной разнице между «горем» и «печалью», когда они читали какую-то народную сказку, кажется под названием «Федорино горе»:

– Горе, Оленька – это непоправимая беда. А печаль человек душой—сердцем чувствует. Печалиться умеет лишь тот, кто не только и знает, что веселиться, а и скорбеть, и, смиряясь, сострадать, потому что он умеет думать, размышлять не только над прочитанным, а и над происходящим вокруг него, и в результате становится хорошим, светлым и мудрым человеком.

– Как вы, да же, баба Наташа?! – спросила она, с собачьей преданностью заглядывая в глаза бабушке.

Услышав явно неожиданный вопрос, баба Наташа сначала, было, смутилась, потом улыбнулась и, поглаживая Ольку по головке, ответила:

– Оленька, Оленька… Я немощная и грешная, Солнышко мое…

– И не-ет! И врё… ой, и не правду вы про себя говорите! Вот. Ба, и если я тоже буду над всем думать, то тоже помудрею, как вы, да же?

– Да же, Оленька, да же… – засмеялась баба Наташа, прижав к себе Ольку.

– А как я узнаю, что я… ну, что я уже помудрела, м-м, когда?