Модест Казус - 365. Сказки антарктических писателей

Конец

Жюри немотствует.

И вдруг!

– Тавтология! Плеоназм! Ляпалиссиада! – орёт член жюри №1 – Как же они не могут понять, что это совершенно убивает произведение?!

– Избыточность притяжательных и неопределенных местоимений! Это никак не можно терпеть больше! – кричит член №2 – Зачем они нужны вообще? Если лексикон доморощенных писателей столь беден, то не быть им писателями никогда! Следует ставить жирный крест!

– Избыточность эпитетов! Избыточность действия! Избыточность существительных! – вопит член №3 – Зачем растолковывать очевиднейшие вещи? Они полагают, что мы настолько тупы? Вопиющая дерзость!

– Недостаток эпитетов! Недостаток действия! Недостаток существительных! – ревёт член №4 – Им должно быть стыдно перед великим русским писателем Лесковым. Вот великому русскому писателю Лескову точно было бы стыдно за них! Потому что Лесков – великий русский писатель, а тут вообще не пойми что такое вообще! Срамота!

– Штамповка! – голосит член №5 – Я всё это уже где-то читал, смотрел и слушал. У кого-то официально признанного и отмеченного профессиональными наградами и серьёзными премиями.

– Словесный паразитизм! – воет член №6 – Ни одному читателю не захочется копаться в этаком речевом мусоре!

– Архаизмы-жаргонизмы-канцеляризмы! – рычит член №7 – Бескультурье! Даже слово придумали для оправдания своей околесицы – пост-мот-ернизьм! Гадость какая! А самый главный у них – калоед и порнограф! Долой!

– Обилие беспомощных причастных и деепричастных оборотов душит речь! – стонет член №8 – Такое не допускалось и, покуда я жив, допускаться в литературу не будет! Да!

– Неконкретность описаний и телеграфный текст! – причитает член №9 – Где логическая связь? Где элементарная логика, господа?! Не вижу логики! Не ви-и-ижу!!!

– Какая дрянь, право слово! Сплошная аллитерация! Бесконечные ассонансы, анафоры, эпифоры утомительны! – перекрикивает всех остальных член №10 – Чудовищная фоника! Кошмарная конструкция!

Так неистовствовало жюри, бушевало, штормило, рвало и метало, а потом состарилось и умерло.

А искусство устремилось в вечность.

Однажды я вышел из метро, купил шаверму, съел шаверму, дождался автобуса, миновал автоматическую систему контроля пассажиров, сел возле окошка, посмотрел на пешеходов и улыбнулся, на нужной остановке покинул автобус, прошёл через дворик до подъезда, открыл дверь, поднялся по лестнице и нажал на кнопку звонка.

– Здравствуйте, Юрий Алексеевич – сказали мне.

– Здравствуйте, Леонид Николаевич, – ответил я – Как вы меня узнали?

– Как же вас не узнать? Вы ж сын Земли и Звезд! Все мы знаем, каким вы парнем были, как тропку звездную открыли, как пламень был и гром, как замер космодром, в той степной дали, первый старт с Земли, словно признание ей в любви! И как все вас на руках носили, и как с клюшкой на лёд выходили, и как поля родные любили! И почему это «были»? Вы ж саму смерть победили!

– А вот шел по улице только что и никто не признал!

– А это потому, что все думают, что вы умерли.

И мы рассмеялись.

Пришёл Мамед к маме и спрашивает:

– Мама. А почему я – Мамед?

– А ты зачем спрашиваешь?

– А вот того зовут Миша, а этого Миша. А меня Мамед. Почему?

– Потому что ты – Мамед

– А что такое Мамед?

– Мамед – это тихий ужас

– Мама. Я что? страшный?

– Нет. Только папа боялся очень.

Жил-был один господин. Очень подозрительный, надо сказать, господин. Например, насмотрится в телевизоре фильмов про Африку и носорогов, и пойдет по улицам рыскать. А там ни Африки, ни носорогов.

Или прочитает в газете про неопознанные летающие объекты, глянет в окошко, а там летают сюда-туда объекты вполне распознаваемые.

При таком поведении психиатрический кризис неминуем: однажды господину за обедом внезапно подумалось, что, когда он снимает с себя верхнюю одежду в коридоре и уходит на кухню откушать кефиру, в прихожей обязательно что-то происходит или случается, а может случается или происходит.

То есть, господин выходит на кухню пошамать-понямать или в клозет, а в эту самую минуту в коридоре некто или нечто – например, эфиоп – надевает его китель, его штиблеты, его цилиндр и корчит зеркалу страшные рожи.

Поперхнулся господин от ужаса и, как был в салфетке и с вилкой в руках, бросился в прихожую. Вбегает – а там нет никого. Штиблеты, китель, котелок на местах.