Надежда Васильева: Бесовы следки

А Титыч уже тронул её за плечо:

– На ток пора. Буди Анатолия. Скоро светать начнет.

Побросал в костёр легкий мусор, засыпал угли песком, проворно вскинул за плечи рюкзак и первым нырнул в темноту.

Километра через два остановились. Над деревьями уже высвечивались предрассветные блики. Титыч замер, прислушался и легонько приобнял её за плечи: «Слышишь?» Но она уже ничего не хотела слышать, её вдруг обдало волной несказанной нежности. Страшно захотелось погладить глубокую улыбчатую складочку на щеке Титыча и прижаться губами к ямочке на твёрдом подбородке. Только разве можно?! Не-е-ет! Ни в коем разе!

Где-то у кромки болота – теперь и она различила – раздалось громкое пощёлкивание. Вот оно всё чаще, всё азартнее. Глухарь словно поддразнивал их. Потом донёсся и вовсе странный звук, будто кто скоблил ножом по сухому дереву. Титыч успел сделать три скользящих шага и снова застыл, как вкопанный. Такими вот перебежками подобрались они ближе к сосне, на ветке которой важно восседал лесной красавец. Титыч сделал ей знак рукой: ни шагу дальше, можно спугнуть. Стал целиться. Вот упрямое цоканье повторилось снова. Глухарь распушил хвост, выгнул крылья, стал расхаживать по ветке. Гортанное щёлканье становилось всё звонче, всё быстрее. Глухарь отрешённо тряс головой, пшикал, шипел от избытка чувств. «Ну!» – нетерпеливо про себя скомандовала Татьяна и тут же вздрогнула от выстрела, который потряс всё вокруг. Огромная птица, ломая сучья и ветки, шумно шлёпнулась на землю. Лес замер, потрясённый. И у неё почему-то защемило в груди.

Титыч не спеша подошёл к дереву, поднял за лапы добычу. Глаза его светились каким-то незнакомым ей доселе светом. И не понять было: от радости или от сожаления.

Но вот он достал из рюкзака клеёнчатый мешок, аккуратно уложил в него птицу.

– Ну, Татьяныч, один есть. Теперь дело за тобой. Не оплошай.

Однако, как ни странно, азарт охоты у неё почему-то прошел. И сколько ни заставляла себя, справиться с настроением не могла. Подстрелить ещё одного глухаря ни ей, ни Анатолию больше не удалось. Титыч подарил им своего.

– Что ты, дед?! А что супружница тебе на это скажет? Он перевёл взгляд на верхушки деревьев.

– В лесу, Татьяныч, всякие вожжи меж стволов путаются…

От добрых воспоминаний этих стало как будто легче. Так легко становилось ей всегда после разговора или похода в лес с дедом. А может, душа его и вправду сейчас незримо витала где-то рядом…

Поёжилась. Вечерний морозец уже давал о себе знать. Надо как-то добираться до дому, а то муж чего доброго кинется в розыск. Только этого ей ещё и не хватало.

Вышла на дорогу. И увидела невдалеке горящие подфарники какой-то машины. Значит, повезло. А может, сломался кто? Подошла ближе и глазам своим не поверила: «Скорая»! Андрей!!!

– Ты что, сумасшедший, весь день машину здесь держал?! – с ходу накинулась на парня.

– Что вы, Михална! Минут десять, как подъехал, честное слово! Садитесь, а то ведь промёрзли, небось…

Села в тёплую кабину и снова вся ушла в свои мысли.

Эх, дед! Если бы не та злосчастная медвежья охота. А ведь это я подбила тебя на неё! Ты долго не соглашался: «Медведь, Татьяныч, он ведь как человек. Грешно убивать его забавы ради… Валил я в юности медведя. В семье старшим был и пятеро мал мала меньше. Отца в лагеря сослали, мы с голоду пухли… Но после того зарёкся». Так ведь разве её убедишь?! Вошла блажь в голову: «Ну, дед, миленький, ну уважь! Чего только в жизни не перевидала, а вот на медведя ходить не довелось!»

Уговорила-таки. Закрутилось чёртово колесо. А у самой за день до охоты спину прихватило. Сдвинулся межпозвоночный диск. Аукнулась спортивная травма. Анатолия отпускала тогда одного с большой завистью. А как вернулся, взглянула на него, и заледенело в груди:

– Что с Титычем?!

– Охотоведа убил?!! По ошибке.

– Где он?

– В больнице сейчас. Пытался на себя руки наложить. Представив всё, что произошло в ту ночь в корбах, замычала и уткнулась в подушку и вскрикнула от дикого прострела в позвоночнике. Вот оно, отмщенье! Это она, одна она виновата во всём! Вот уж точно бес попутал… А теперь и не встать, и не помочь! Не сбегать к нему! Вот она, карма! За все грехи разом! И это ещё только цветочки, ягодки – впереди!

Подробности узнала только на следующий день. Та ночь была промозглой, ветреной. Зверь к подтухшей требухе не подходил. Принялся моросить дождь. Шумели и поскрипывали деревья. Изрядно продрогнув, охотовед, давнишний приятель и родственник Титыча, крикнул напарнику, что сидел неподалеку: мол, что уж там, пошли, видать удачи не будет. Вышли на овсы, забыв дать Титычу знак фонарём, как это полагалось по всем правилам охоты. Не спеша двинулись к нему навстречу, по пути наклоняясь за крупным стручком случайно попавшего гороха. А Титыч тем временем прислушивался к каждому шороху, к каждому звуку в ожидании зверя. Среди охотников слыл он самым метким, бил птицу на взлёте без промаха. Да и зверя завалить чаще всего удавалось именно ему. Ни сном ни духом не ведая о помыслах приятелей, Титыч, заметив на обочине поля два тёмных движущихся к нему пятна, выстрелил. Но медведи не шарахнулись в сторону, как это обычно бывает в таких случаях, и вместо звериного рёва до него донесся испуганный человеческий крик. Не помня себя, Титыч бросился к злосчастному месту. Последнее, что он услышал от друга, было: «Убил ты меня, Ваня! Ведь убил!» И обвис у Титыча на руках. Пуля, войдя в плечо, прошила туловище насквозь. Не будь рядом мужиков, застрелился бы дед, не сходя с места, да те успели выбить из рук ружьё в тот самый момент, когда он взвёл курок.