Надежда Васильева - Бесовы следки

– Не каркай! Жми, давай!

А когда неподвижное и такое чужое тело Титыча отнесли в морг, попросила того же Андрюху отвезти её в лес.

Только-только начал отсчитывать первые дни апрель. На опушках проталины уже обсохли. Грязный снег в низинах ноздревато топорщился, стыдливо пуская из-под себя на дорогу мутные ручьи.

В прошлом году в это же время они с Титычем уже вовсю собирали и закатывали в банки берёзовый сок. «Суковица», как называл берёзовый сок Титыч, хранилась в гараже до самой осени… Ах, Титыч, Титыч! Умереть в такую пору! Когда всё, наконец, словно очнувшись от обморока, оживает после нудной и такой постылой зимы… Белые стволы берез пачкали руки. Гладкая берёста холодила ладони. От соприкосновений со стволами плащ забелел известковыми пятнами. И только Титыча больше нет!.. Голова снова наливалась свинцом. Господи! Хоть бы выплакаться, что ли! По-бабьи, с причитаниями, с жалостью к себе… Только чёрта с два! Бабьего, видно, в ней мало, потому и не разродиться душе безутешными слезами, хоть не было в её жизни более истошного горя. Бабуля, которую считала она самым близким себе человеком, умерла, когда Татьяна была в плавании. На могилу к ней она не ездила ни разу. Не признавала венков и памятников. Память не в холодных камнях и бумажных цветах… Вот и вышло, что со смертью родного человека она так близко столкнулась впервые. Да, родного, она не оговорилась, хоть и знала Титыча всего лет пять, не больше. Такое бывает. Ведь истинное родство по духу, а не по крови. Он не был её родственником. Познакомились в поликлинике, на приёме…

– Ну, кто там следующий? – устало заглянула Татьяна в дверной проём. Терпеть не могла приёмов! Ещё операции ладно… С годами вся эта врачебная практика и вовсе надоела до тошноты. По молодости нравилось чувствовать себя хозяйкой, от которой зависят все эти такие беспомощные люди. Из серой массы ноющих и жалующихся научилась от скуки выделять тех, с кем общаться было интересно. Даже стала ждать таких встреч и, к удивлению медсестер, в таких случаях вся расцветала на глазах. Правда, случалось это редко. Чаще были дни, полные болотной тоски, когда, позёвывая, то и дело с тоской смотрела на часы и мечтала лишь о том, как бы скорее облачиться в лесную одежду, вскинуть на плечи рюкзак и почувствовать под собой упругое сиденье мотоцикла. Тот, кто видел Татьяну на приёме, не мог представить её в ватных штанах, болотных сапогах, в накинутой на плечи фуфайке. И наоборот, кому приходилось с ней охотиться, не верилось, что эта метко стреляющая и такая уверенная в лесу женщина может носить накрахмаленный халат, туфли на высоком каблуке и пышную высокую причёску. Боже! Скорее бы в лес!

– Больной! Нельзя поживее? – поторопила она чуть замешкавшегося за белоснежной ситцевой ширмой мужчину.

– Меня вообще-то Титычем все зовут, – донёсся до неё спокойный мужской голос.

– Неужели? – приподняла бровь Татьяна, а сама всё пыталась угадать по голосу, сколько же ему лет. Похоже, около пятидесяти. Взглянула на карточку. Ого! Ошиблась на целых тринадцать лет!

– Ну, раз так, садитесь, Титыч, – и, не скрывая любопытства, кивнула на стул, что стоял сбоку от стола.

– Как кличут? Иванов? Петров? Сидоров? – ёрничая, улыбнулась она, радуясь тому, что какой бы ни был, а последний на сегодняшний день и впереди выходной…

– Так точно, дочка, Сидоров, и звать Иваном, – охотно откликнувшись на её шутку, отрапортовал он.

– У-у-у-у! Чую военную выправку! В каких войсках служить изволили?

– В ракетно-костыльных, милая, – лукаво прищурился он.

– Охрана, что ли?

– Она.

– Стало быть, выстраивали вечером своих «орёликов», ставили перед ними важную государственную задачу по охране объектов народного хозяйства и… погромыхали, родимые.

– Откуда и знаете всё?..

– Хм! – усмехнулась Татьяна, подпёрла щёку кулаком, с интересом стала разглядывать пожилого человека, диву даваясь, какое у того моложавое лицо. Пепельного цвета волосы лежали волнами, будто только после бани. В продолговатых серых глазах играла улыбка. «Ну и дед! Хоть под божницу сажай! – с удовольствием отметила про себя она. – И юмора, и ума, и достоинства в меру… А ведь редкий человек умеет красиво стареть»…

– На что ж, милейший Иван Титыч, жалуетесь?

– Да косточка на ноге что-то вспухла… Давно беспокоит. Помоги, дочка, чем можешь. Не любитель я по больницам ходить, да хочется к весне в хорошей форме быть. До леса я сам не свой.

– Неужели?! – Лицо у Татьяны засветилось. В лес ездили они с мужем почти каждый день, с марта по ноябрь. Зимний лес Татьяна не воспринимала. Ей, выросшей в южных краях, он казался мёртвым. Застылые деревья, снег – белой простыней, как в покойницкой. Зато летом…