Дмитрий Королёв - Беседы с Жоржем

– Это очень важно, – вежливо сказал Жорж. Я хотел ещё пуститься в объяснения, почему снежинка плоская, мысленно рисуя в воздухе кристаллическую структуру льда, но атмосфера кафе не располагала к длительным рассуждениям. Мой зонт после недавнего противостояния стихии отдыхал в углу, а пальто коллеги взмокло от растаявшего снега, так что предметно рассмотреть фрактальную структуру снежинки можно было лишь выйдя наружу, чего делать отнюдь не хотелось. Чугуниевый, дитя прогресса, интересовался данным вопросом ещё меньше, чем количеством посетителей заведения.

– Самое интересное, что в центрах узлов лучей снежинки вполне можно поместить додекаэдры вселенных. Прекрасный универсум получится. – Не удержавшись, я улыбнулся. – В особенности если посмотреть на это дело сквозь решётку нашего окна.

Собственно, решётка и была единственным наблюдаемым объектом из полуподвального кафе – остальной мир скрылся в ниспадающем снегу.

– И здесь я с вами соглашусь, – заметил г-н Павленко. В отличие от меня, он сегодня больше внимания уделял сперва купатам, затем чохохбили с гарниром из тушёной капусты.

Двери в нашу вселенную открылись, и, топая ногами и отряхивая шубу, вошла девушка – а, так это же наша знакомая. Я помахал ей рукой, а Чугуниевый, на миг отвлёкшись от своего занятия, внезапно покраснел и уткнулся носом в книгу. Дама была не одна, и вновь прибывшие проследовали за отдельный столик. Мы с Жоржем переглянулись; в его глазах искрилась ирония, и если был бы изобретён прибор, переводящий мимику людей в словесную форму, то фонд мировой мимографии мог бы пополниться говорящей игрой взглядов, пробуждающих память о занятной истории.

Я: «Коллега, будьте милосердны». Откидываюсь на спинку стула и с невольным удовольствием ныряю в реку воспоминаний.

Жорж: «Смех смехом, но, в конце концов, Чугуниевому это пошло на пользу». Барабанит пальцами по столу и с разбегу плюхается рядом со мной.

Чугуниевый: «Procul este, profani». 13 13 Прочь, непосвящённые (лат.). Сосредоточенно листает Пушкина. Наблюдает круги на воде.

А дело было так. Г-н Павленко исследовал чувство симпатии. Конечно же, невозможно все опыты ставить на себе, да он к этому и не стремился. Идея эксперимента заключалась в развитии симпатической связи между подопытным (на месте которого оказался Чугуниевый) и каким-нибудь предметом, с тем, чтобы в дальнейшем оценить характер и меру проявления этой самой связи при сближении либо отдалении объектов, при попадании в зону видимости, слышимости, обоняния, осязания, возможно вкуса, при изменении свойств предмета и так далее. Ничего экстраординарного как будто бы не ожидалось, до тех пор, пока не пришло время выбрать объект воздействия.

Поскольку известно, что наибольшим пристрастием человеческих существ, не считая безделья, является чревоугодие, то Жорж логично предположил, что и в этом опыте следует использовать гастрономический подход (о влиянии пищи на научные изыскания не рассуждал разве только ленивый). Начиная, что называется, ab ovo 14 14 От яйца (лат.). , взяли яичницу обыкновенную, без приправ, и принялись скармливать подопытному в качестве единственного и обязательного блюда, чтобы, таким образом воспитав в нём зависимость, симпатию к этому блюду, впоследствии проводить намеченные измерения. Однако, – что за превратности природы! – чем дальше продвигалось дело, тем питомец становился всё более угрюмым, раздражённым и даже временами несдержанным, проявляя агрессию в форме отказа от чтения журналов и книг, а однажды вовсе швырнул тарелку с дымящимся «шедевром» кулинарного искусства на пол и объявил голодовку.

Жорж, будучи упорным, но гибким исследователем, вынужден был прийти к неутешительному соображению: чтобы воспитать в подопытном симпатическое пристрастие к некоторому блюду, следует этим блюдом отнюдь не пичкать, но, напротив, исключить оное из рациона. Притом, возникал парадокс: не зная о существовании продукта, Чугуниевый не мог воспылать к нему чувством, потребляя же его в больших количествах, не испытывал ничего кроме отвращения. Вклиниваться же в работу мозга напрямую означало отойти от сути эксперимента. Оставалось дразнить да искушать – однако это было уже не наукой, а искусством. Жорж подключил к опыту меня.

Я, вволю повеселившись, с интересом принялся за дело, вместе с тем предложив г-ну Павленко отказаться от экзекуций вообще, но воздействовать на несчастного методом частного интереса, поручив последнему для отвлечения внимания какую-нибудь несложную и однообразную, рутинную работу и проводя досуг в дружеских (и ключевых для обработки) беседах.