Артур Кангин - ЗАПИСКИ PLAYBOЯ

– А как же батя?

– Он будет председательствовать в приемной комиссии союза Архитекторов Москвы.

– Мы же почти не знакомы? – вспомнив баночки с ядами, возразил я.

– Вот и познакомимся, – Галя поцеловала меня в губы.

Паркетный пол покачнулся, как палуба пиратского брига.

– Ну, так придешь, злодей?!

– Куда я денусь?

4.

Второй раз я вошел во двор маэстро, как в родной.

Пять-семь минут покатался на детских качелях, детально обдумывая план дальнейших действий.

Галчонок меня встретила в розовом пеньюаре из меха шиншиллы, с живой фиалкой в нагрудном кармашке.

Не снимая козловых ботинок, я бросился к ней.

– Нет, ты уж разденься, – увернулась Галя. – Паркет натерт пчелиным воском. Не ровен час, поскользнешься.

Я стоптал ботинки и, шествуя за Галей, по ходу сбрасывал лимонно-желтый твидовый пиджак и байковую жилетку.

Галина спинка – в меру загорелая, с симметрично расположенными лопатками, привела меня в полный восторг. С помутившимся рассудком, я чуть не укусил красавицу за розовое ушко.

Ощутив мою энергетику, Галя повернулась, и поманила меня наманекюренным пальчиком.

Вы когда-нибудь зорко наблюдали за турбиной ядерной электростанции?

Видели могучее течение Гольфстрима?

Или бега накокаиненных верблюдов в Саудовской Аравии?

Так вот, вся их энергия была ничто по сравнению с моим сексуальным посылом.

– О, мой, милый! – металась Галя в постели, методично вскрикивая пересохшими губами. – Ну, еще же! Еще!

– Ты меня не знаешь… – входя в раж, прошептал я. – Я – прима! Ас!

Тут в спальню вошел Дмитрий Дмитриевич.

Бородавка его стала сизой. Волосатые пудовые кулаки крепко сжались.

Отец Галчонка ошалело замер у порога, видимо, оценивая изысканность нашей эротической композиции.

– А у нас, Галчонок, комиссию отменили, – наконец-таки пришел в себя мэтр.

Через пару минут я, как добропорядочный гость, при полном параде входил в зал.

Г-н Дикий из граненого стакана пил, можно сказать, глушил, маслянисто отблескивающий армянский коньяк.

– Дмитрий Дмитриевич, – откашлялся я, – как джентльмен, после всего случившегося, прошу руки вашей дочери.

– Ты же женат! – глаза Дикого дико налились кровью.

– Это ли помеха? Пара месяцев и буду свободен, как степной ветер. Разве может любящее сердце смутить штамп в паспорте?

Тут, потупившись, вошла Галина. Подкрутила свою рыжую челку:

– Извини, папа!

– Галка, ты же мне обещала! – вепрем взревел Дмитрий Дмитриевич. – И это происходит почти с каждым моим гостем. Ты что, объелась белены?!

– Как вы сказали? – переспросил я возмущенного папашу. – Белены объелась? Белена – это сорное растение? Не так ли?

Дмитриевич грохнул волосатым кулаком по столешнице:

– Молчать!

– Позвольте, маэстро! Такие манеры вас, увы, не красят…

– Батюшка, отпусти Юру с миром, – Галя зябко куталась в розовый мех шиншиллы.

Митрич чуть отмяк.

– Пусть только выпьет со мной на брудершафт наливки.

Он грузно встал и отправился в коридор.

– Не пей ничего, – с расширенными зрачками, прошептала Галя. – Ни глотка!

– Когда мы увидимся? – гортанно прохрипел я в ответ.

– Забудь! Теперь все кончено!

Дмитриевич появился с коническим хрустальным графинчиком.

Разлил по рюмкам фиолетовую жидкость.

– На посошок! – произнес мой несостоявшийся тесть.

– Я не испытываю жажду, – заметил я.

– Пей, говорят! – Дикий заиграл желваками. – На брудершафт!

– Воля ваша.

Галя мне отчаянно мигала, но мы скрестили с г-ном Диким руки, втянули в себя тягучую жидкость.

Галя ахнула.

– Прощай, Юрик! – смахнул скупую мужскую слезу Дикий.

– Что значит – прощай?

– Настойка с ядом гюрзы, – сквозь слезы усмехнулся маэстро. – Еще никто не выжил.

– А как же вы?

– Я принял противоядие.

5.

Прошло двадцать минут…

Я был живее, чем был.

Яд гюрзы оказался просроченным.

Дмитрий Дмитриевич доил этот яд из пасти змеи еще в глубокой юности. В Каракумах.

На меня отрава подействовала лишь, как слабительное. Я не покидал ватерклозет в гостеприимном особнячке на Сретенке три дня и три ночи. Трое суток!

Дикий и его дочурка были вынуждены пользоваться по старинке ночными горшками.

У них просто не было выбора!

Хвала небесам, все закончилось благополучно.

Я похудел, помолодел лет на пять.

Чего не скажешь о бородавчатом маэстро.

Когда мы прощались, под глазами у свободного художника залегли лиловые круги.