Артур Кангин - ЗАПИСКИ PLAYBOЯ

– Диктуйте адрес.

2.

Стоял великолепный апрель. Автомобили разбрызгивали, пламенеющие павлиньим хвостом, лужи. На крыльце церкви влюблено щебетали отощавшие за зиму воробьи. Где-то выли, дрожащие от страсти, коты. Воздух был наполнен негой, теплом, обещанием скорого, бушующего амуром лета.

Квартира маэстро располагалась в сталинской восьмиэтажке, с милым ребячьим двориком. Песочница, перекошенные качели, чуть поржавевшая рама для выколачивания ковров. Вместо электрического звонка – рычажок валдайского колокольчика.

– Ага, вот и даровитый зритель подтягивается, – с распростертыми объятиями встретил меня Дмитрий Дмитриевич. Бородавка на его лице заалела. На плечи мэтре был наброшен золотистый бухарский халат. Крепкие же волосатые ноги почему-то в балетных, по-детски наивных, чешках.

Я достал из глубокого кармана румынского прорезиненного пальто «Перцовку».

– Заодно полечимся, – предложил я. – Время-то сырое. Гриппозное.

– Ты посмотри, доча, кто к нам пожаловал! – с неожиданным хохлацким прононсом заорал в пролет коридора мэтр. – Красавец, вулканолог, мозаист. Галка, иди же сюда!

И тут вышла она.

Медно-рыжая челка лихо накручена над мрамором лба. Торс гимнастки хай-класса. Стройные, длинные ноги в зеленоватых чулках со змеиным узором. Крылья ресниц над чувственными изумрудными глазами.

– Хороша? – заметив мое остолбенение, загоготал Митрич, причмокнул губами.

Я немотствовал.

– Вы прямо обратились в соляной столб.

– Что же ты, батька, гостя в прихожей держишь? – мелодично, с кубанским акцентом, произнесла Галя. – Стол накрыт. Тушеная баранина, запеченный поросенок, амурская рыбка, салат оливье. Стол, можно сказать, ломится.

– И верно! – захохотал зодчий.

Двинули в зал.

Стол ослепил бриллиантовыми брызгами хрусталя. Матово отсвечивала спинка поросенка, барином развалившегося на серебряном блюде, с пучком свежей петрушки в улыбчивой пасти. И прочее, не менее аппетитное, прочее…

– Садитесь, молодой человек, – Дмитрий Дмитриевич подвинул ко мне по-модернистски крученое стальное кресло. – Заправимся и пойдем в мои креативные хоромы.

Я вежливо улыбнулся.

Аппетит у меня было просто волчий.

Галя села рядом.

Ее нога в зеленоватом чулке прикоснулась к моему, столь чуткому к женской ласке, бедру.

Как электрического разряда, я вздрогнул.

Дмитриевич помрачнел:

– Ты, Галка, не очень-то пялься. У него жена, дети.

– Меня это никогда не останавливало.

3.

В картинах Дмитрия Дмитриевича я ничего не понял.

Какие-то вороны в черных очках, с тросточками, среди подсолнуховых полей. Афганские минареты, опрокинутые полумесяцами вниз. Нищенки-старушки с безудержной радостью отплясывающие канкан на пятачке перед казино «Голден Палас».

Так сказать, изощренный постмодернизм.

Признаться, я поклонник более жизнеутверждающего, оптимистического и недвусмысленного искусства

– Ну, как? – заиграл желваками Дмитрий Дмитриевич. – По спинке дерёт? Наждаком? А?!

– Гениально, – потупился я. – Но мне больше ваши мозаики нравятся.

– Что мозаики?! – взревел Дмитриевич. Бородавка на его побагровела. – Тлен! Суета! Морок! А здесь – вечное искусство. Переживет века. Что века?! Столетья!

– Тогда, конечно, – я слегка оробел.

– Вот что тебе еще хочу показать, – неожиданно переходя на «ты», сказал хозяин. – Коллекцию ядов.

– Зачем же ядов? Помилуйте! Я ничего такого и произнести не успел!

– Да при чем здесь ты, еловая голова?! – озорно загоготал Митрич. – Я, как Леонардо да Винчи, собираю яды. Для души. Ты вот мозаикой занялся для души, а я – ядами.

Кладовка, вместительная и ярко освещенная, вся была сплошь заставлена бутылочками и пузырьками с загадочными жидкостями и порошками.

– Вот яд гюрзы, – любовно перебирал ёмкости своими волосатыми, с короткими и толстыми пальцами, руками Дмитриевич. – А это пресловутый цианистый калий. Вот цикута. А это, мой юный друг, яд с тещиного языка.

– Не может быть!

– Верно! Шучу, как обычно. Всего лишь ураганной концентрации яд пчелиный.

Мы вернулись в зал, выпили еще пару рюмок.

Мастер зазевал во всю пасть:

– Иди, Галчонок, проводи гостя. А я – баинькать.

– Умаялся, папец, – Галя расцеловала отца в щеку.

В прихожей барышня порывисто прижалась ко мне всем телом. Острые соски из-под платья даже кольнули меня. Мускулистый животик плотно притиснулся к моему пупку.

– Приходи завтра в семь! – горячо шепнула в ушную раковину.