Андрей А. Сорокин - «А дом наш и всех, живущих в нем, сохрани…». Роман

Отец не сразу понял, что происходит с сыном. Больше всего времени он проводил на винограднике, а с сыном встречался только на ужине, да на воскресной службе у отца Арсения. Чем старше он становился, тем меньше времени уделял сыну. Юджин напоминал ему о Елизавете, умершей быстро, словно сгоревшей лучиной.

Жизнь посылала ему удар за ударом. Сначала в России, когда стало понятно, что возврата к старому не будет и, если не уезжать, то неминуемо от большевиков дождёшься ареста и расстрела. Ему, как офицеру императорской армии, никакого другого финала ждать не приходилось. Присягать Советам он не собирался, как честный офицер, присяге на верность Царю и Отечеству не изменял никогда.

Потом судьба ударила долгим отступлением на восток. И ведь до последнего верили, что объединится разрозненная белая гвардия, что обрушит Советы и восстановит монархию. Ну, где там! Россия трещала по швам, как старая рубаха. Каждый рвал свой лоскут, каждый хотел свой кусок власти. Понять друг друга уже не могли. Большевики умели держать удар. Опомнился штабс—капитан Пантелеев только, когда устраивал беременную Елизавету в тесном матросском кубрике на пароходе, следовавшем рейсом Шанхай – Кейптаун. К тому времени Пётр Пантелеев, бывший офицер царской армии, ненавидел всех. Ах, как жёстко стучало в висках от этого словечка «бывший». Знакомые полковые скитальцы горько убеждали себя, что «офицеры бывшими не бывают», но Пантелеев знал, что бывают. Знал! Кому нужно в далёкой Африке его офицерство! Всё кончено! «Кончено!» – кричал он сам себе от злости на прогулочной палубе парохода, куда выходил из прокуренной кают—компании, чтобы отдохнуть от надоевших разговоров однополчан. И как в ящике Пандоры, в его душе наполненной горестями и поражениями, на самом донышке томилась ещё надежда на нечаянную радость, которая вырастала в животе Елизаветы. Сына штабс-капитан хотел давно, но он и предположить не мог, что родиться ему предстоит уже не в России. Даст Бог, в Россию вернётся, если Бог на свете есть. Об этом думал штабс—капитан Пётр Пантелеев, глядя на любимую жену, спящую на вещевых узлах их нехитрого багажа.

А теперь он смотрел на Юджина, незаметно из пухлого шалопая превратившегося в высокого красавца. И этот красавец, надежда и опора отца в старости, просил разрешения о помолвке с цветными гриква! Цветными здесь называли потомков шальных связей белых поселенцев и черных рабов. Отец был обескуражен.

– Мария очень хорошая, – твёрдо говорил Юджин. – Она из хорошей семьи. Её отец – капитан.

– Знаю я этих капитанов, – кивал отец. – Они отродясь ни на чем, кроме утлых своих пирог по воде не ходили!

– При чём здесь пир о ги, пап, не путай…

– Знаю, что ни при чем, – срывался отец. Он злился, нервно курил, но понимал, что аргументов для сына у него нет. Вырос сын. Он смотрел на него молча и видел глаза Елизаветы. Господи, ну почему, почему, ты устроил всё так?! Юджин, Жека… радость моя, сколько же мы с тобой живём вместе, без матери? Я же знал каждую твою родинку! Мы делили с тобой каждую краюху хлеба. Я был уверен, что понимаю, каждый твой вздох. А теперь? Что с тобой? Почему?!

Досада накрыла его с головой. Хотя в глубине души он понимал, что, запретив помолвку с гриква, ничего взамен предложить он не сможет. Не такой судьбы он желал для сына. Но что поделаешь? Нет уже того Петербурга, который он хотел бы оставить ему в наследство. Нет уже той сказочной атмосферы, которая ждала его еще за несколько лет до рождения. Нет уже той России, которая уготована была детям. Так уж устроилась жизнь! Разве хотел сын, чтобы его тащили в Африку? Разве был ему предложен выбор?

– Что отец Арсений сказал? – угрюмо спросил он, сменив уже гнев на спокойный мужской тон.

– Не благословляет, – Юджин меньше всего хотел сейчас эмоций от отца.

– Ладно, поговорю с ним.

Пётр Пантелеев лихорадочно перебирал в голове порядок действий. Как там устроено у этих чёрных? К кому первому идти с вопросами, к капитану или шаману их местному?

Но первым к «шаману» пришёл Чака.

С тем, что буры захватили исконные земли ещё можно было смириться. Буры были своими, чёрных они не трогали. Но остальных белых Чака ненавидел. Гриквасы традиционно сохраняли нейтралитет в противостоянии сторон, но потомки зулусов жить рядом с врагами не собирались. У Чаки был и личный мотив. Мария из деревни гриква давно считалась первой красавицей округи. Чака пытался свататься, но барышня была гордой и за чёрного крестьянина выходить не собиралась. Она – дочь капитана, а он – оборванец. Пусть научится хорошим манерам.