Марк Кутроу - Два рассвета в один день

Я сделал глоток чистого воздуха, плавно вливавшегося в мои легкие ароматом хвои и разнотравья. Пятнадцать лет назад я вдыхал тот же смолинистый запах сосен, когда мы с братом в первый раз поднялись в горы с ночевкой. Тогда он был молод и здоров. Я закрыл глаза, и передо мной всплыло его светлое и без единой морщинки лицо. А сейчас рядом со мной сидел полуседой мужчина с впалыми глазами и выступающими через кожу скулами.

– Почему ты сразу мне не сказал?

– А что бы изменилось?!

– Я бы раньше прилетел!

– Именно поэтому я и не сказал, Аянчик. Ты обязательно бросил бы учебу. А сейчас, смотри, ты магистр… Ученную степень получил.

– Думаешь, эта дурацкая степень мне дороже?!

Я злился. Злился на него за то, что он не сказал мне правду. Я злился на себя за то, что так легкомысленно и эгоистично вел себя, не интересуясь реальным положением вещей. На протяжении нескольких дней я не мог дозвониться до него. Конечно, я переживал за него, и в те дни мне не было покоя. Находясь в другой стране, я не знал, что происходит с тем, ближе которого мне никого не было. Я обзвонил всех наших общих знакомых, но безрезультатно: никто понятия и не имел, где он и что с ним стряслось. Когда меня уже терзали сомнения, вернуться ли домой или остаться в Германии в ожидании новостей от него, он все-таки позвонил мне.

Его голос был уставшим. Он сказал, что уезжал рыбачить на Или 2 2 Или – река, протекающая на юго-востоке Казахстана и впадающая в озеро Балхаш. , что в тех местах не было связи, и он не мог предупредить меня. Это звучало не совсем правдоподобно: мы ежедневно созванивались, и он ни разу не обмолвился о предстоящей поездке. Но я все же удовлетворился его словами, даже не подозревая, что, по сути, все обстояло не так хорошо, как он мне описывал… Вспомнив это, я впал в отчаяние. Ведь я мог ему помочь. Мог же! И тут мне стало плевать на наше неписанное интуитивное правило – я обнял его и расплакался. Он схватил мою голову руками, прижал к своей груди и потом поднял ее. Все еще держа меня обеими руками, он смотрел мне в лицо. Его глаза были красны, желваки на скулах ходили ходуном, ноздри взымались, точно крылья. Я впервые видел его таким возбужденным.

– Аян, мальчик мой, – вырвался сквозь пелену моих слез его охрипший голос, – Ты уже давно мужчина. Ты должен осознавать, что рано или поздно меня не станет…

– Нет! Мы могли бы продать дом! Да, и сейчас еще не поздно, Медер! Не поздно! Мы продадим дом. В Германии медицина хорошо развита. Дом большой и дорого стоит. Денег нам хватит. Они обязательно поставят тебя на ноги!

– Поздно, Аянчик. Уже поздно.

– Нет, ты врешь, не поздно!

Я отлично понимал, что, вероятнее всего, он прав: тогда ему диагностировали тяжелую форму рака. Придя в себя, он отказался от дальнейшего пребывания в больнице, и вместо того, чтобы заняться своим лечением, продолжал с той же регулярностью, что и до этого, высылать мне деньги, которые я беззаботно спускал на выпивку, девушек и прочие развлечения. Я чувствовал себя его невольным убийцей – за короткий срок эта чертова болезнь высосала из него все жизненные соки. Когда я встретил его после долгой разлуки, я не мог поверить, что стоящий передо мной стянутый кожей скелет – мой брат, некогда крепкий и статный мужчина, который всегда был для меня эталоном.

– Я не мог продать дом. Ты же знаешь, что по нашим традициям дом остается младшему из рода. Он твой.

Он не был мне родным братом. Я, как и наш дед, рано осиротел: мать умерла, принеся меня на свет и не успев даже покормить меня грудью. Отец, безумно любивший мою мать, не смог выдержать этого удара и вскоре скончался от инсульта.

Меня, слабого и не подававшего надежды на дальнейшее существование, выходил дядя, отец Медера. Когда мне было шесть лет скончались и родители Медера, попав в аварию. И после того, как он, дватидвухлетний юноша, бросил учебу, чтобы прокормить меня, и отказался от всех радостей жизни, которые ждали его в столь молодом возрасте; после всего того, что он сделал для меня, эти традиции не имели больше никакого значения. Это был полнейший вздор. Разве жизнь дорогого сердцу человека не превыше всего?!

– Медер, раз уж дом мой, перепиши его на меня!

Он улыбнулся и положил руку мне на плечо:

– Аянчик, я не позволю тебе продать дом. Пойми, не для того я вложил в тебя столько сил, чтобы в конце оставить тебя без крова. Ладно, пошли. Скоро темнеть уже начнет. Надо еще успеть поставить палатку и собрать хворост.