Марк Кутроу - Два рассвета в один день

– Аян, Вы давно живете в Германии?

– В Германии? – переспросил он, вернувшись в реальность из глубин своих воспоминаний.

– Да, Вы живете во Франкфурте?

– Нет, я не живу в Германии. Я прилетел во Франкфурт на несколько дней и скоро улетаю.

Мной овладела паника: я поняла, что у меня мало времени, чтобы выяснить, что же скрывается за этой тоской в его глазах.

«Что он пережил? Или это всего лишь старческая сентиментальность, которая приходит к каждому в преклонном возрасте?» – я еще раз взглянула в его глаза, он смотрел на меня, но мысли вновь унесли его прочь из Бетман-парка, – «Нет, Николь, эта тоска оставила глубокий след в его сердце. Я это чувствую. О чем скорбят твои глаза, старик?»

– Ну, так что?! Не хотите стать героем моего романа? – шутя попыталась я снова завести разговор.

– Какой же из меня герой романа? Я обычный старик, который прожил обычную жизнь. Но если Вы хотите написать самый скучный и бессмысленный роман за всю историю человечества, то я к Вашим услугам.

– Ну, не такой Вы уж и обычный старик. Вот я сразу заметила, что у Вас необычайно стройное и сильное тело.

– Николь, чем ближе человек к смерти, тем неистовее он сопротивляется ей, отрицая всем своим существом ее неизбежность. Вот и мне иногда закрадывается надежда обмануть смерть. Пусть даже мне это не удастся, но по крайней мере я не хочу встретить эту даму в дряхлом и немощном теле. И хотя бы поэтому я обычный старик… Обычный глупый старик, который все никак не может отпустить Ее… – почти шепотом пробормотал он последнее предложение.

– Кого? Смерть?

Он не ответил. Лишь смотрел на лилии, все это время лежавшие у него на коленях. Я тоже посмотрела на них. Я все не могла взять в толк, кого же он не в силах отпустить.

– Николь, Вам нравятся лилии?

– Да, очень нежные цветы.

– Тогда возьмите их. Я, пожалуй, пойду. Прощайте, Николь, удачи Вам в написании нового романа!

Он встал и ушел. Я была разочарована и раздосадована. И теперь, когда я смотрела уходящему старику в спину, все произошедшее показалось мне совершенно нелепым, а сама идея написания книги из разряда детской мечты перешла в полнейший абсурд. Но присущее мне любопытство не желало мириться с тем, что я не узнала о нем больше, и я все еще провожала его глазами. Он шел, не спеша, то и дело останавливался на мгновение и шел дальше. И сейчас он остановился, постоял, затем развернулся и пошел в мою сторону. Я встретила его радостной улыбкой до ушей и чуть ли не хлопала в ладоши, как ребенок, которому показали фокус, достав из его же уха конфетку.

– Знаете, Николь, при нашем знакомстве Вы боялись, что я приму Вас за сумасшедшую… А я боюсь обратного. Мне кажется, что я сам уже давно психически не здоровый человек…

Я проснулся на час раньше обычного. Солнце еще и не думало восходить, и казалось, что в этой тишине весь мир готовится к новому тяжелому дню, собирая всю свою волю в кулак, и наслаждается последними минутами свежести на сегодня. Это был самый суровый август за все мои 30 лет. Жара, подпитываемая влажностью, пришедшей с обоих морей, достигла своего пика; и этот бесщадный тандем жары и влажности выматывал мой непривыкший к такому климату организм точно так же, как неопытного боксера выматывает долгий бой с более сильным соперником.

Мы спали на матрацах, постеленных на пол, в обычном ванруме – так здесь назывались крохотные однокомнатные квартиры, в которых, как правило, и ютились сотни тысяч рабочих, прибывших в Корею из разных стран в поисках своего счастья. Я поднялся, сел, опершись спиной о прохладную стену, и включил кондиционер. Лу проснулась от звука включающегося кондиционера и растеряно оглянулась по сторонам, словно соображая, в каком месте она находится. Потом, увидев меня, она улыбнулась и тихо спросила:

– Уже пора вставать, милый?

– Нет, можешь еще поспать. Сейчас только четыре.

– А ты почему не спишь?

– Я только проснулся. Спи. Я тебя разбужу.

Она улыбнулась еще раз и снова заснула, прижавшись щекой к моей руке. Я сидел в предрассветных сумерках и думал о сне, который часто посещал меня по ночам. Прошло уже шесть лет, но этот сон вновь возбуждал во мне вкус горечи от потери, заставляя еще раз пережить тот день.

**********

– В горах легко дышится. А там, внизу, задохнуться можно, – ни столько сказал, сколько выдохнул он, дернув подбородком в сторону города, укрытого плотным одеялом смога. Мы молча сидели на бревне и смотрели на город, муравейником раскинувшийся у подножия гор. Мне хотелось сказать брату что-нибудь теплое и обнять его, но я продолжал сидеть безмолвным истуканом. Он заменил мне и отца, и мать, и друга. Между нами была особая связь, но мы никогда физически не проявляли наших чувств, и обними я его, нам обоим стало бы до жути неловко. Поэтому затянувшееся молчание совсем не тяготило нас. Напротив, молчание с бóльшим смыслом раскрывало нашу глубокую привязанность друг к другу.