Марк Кутроу - Два рассвета в один день

Для того, чтобы написать книгу, надо на секунду ворваться в другую жизнь и прожить ее, додумывая самой все события, которые были и которым предстоит еще состояться. Раскрыв, как мне на тот момент казалось, секрет, я начала практиковаться. Сперва я наблюдала за своими соклассниками, но вскоре они стали мне безынтересны: что такого необычного может произойти в жизни подростка, самой большой проблемой которого является выскочивший на носу прыщик? И тогда я стала по долгу пропадать в парках и скверах. Я садилась на свободную скамейку в центре парка, и в эти моменты я чувствовала себя так, словно пришла на премьеру нашумевшего мюзикла, и замирала в предвкушении того, что сейчас перед мной развернется яркая картина, водоворот которой унесет меня далеко за пределы этого зрительного зала. Я устраивалась поудобнее и таинство начиналось.

Вот идет парочка, держась за ручки. Но сразу видно, что они недавно поругались: оба молчат, лица задумчиво-озабоченные, и даже не смотрят друг на друга, как подобает влюбленным. Казалось, будто они и не были вовсе знакомы, и каждый шел по своим делам, а кто-то взял и незаметно для них обоих соединил их руки между собой.

«Интересно, что у них стряслось? Может, он забыл про годовщину их первого поцелуя, и она обиделась на него, а он в свою очередь разозлился в ответ, недоумевая от того, как можно всерьез обижаться на такие мелочи? Или, может, она увидела, как он флиртует с пышногрудой блондинкой с голубыми глазами в каком-нибудь местном баре? Или, наоборот, он приревновал ее? Ай, ерунда какая-то, скукотища… Тааак, кто там у нас еще?!»

И так я проводила все свободное время, сидя на своем месте в партере, в тени зеленых деревьев, раскинувшихся своей пышной и сочной листвой. Я сидела и растворялась среди множества выдуманных мною судеб и историй. И, даже возвращаясь домой, я засматривалась в окна многоэтажек и представляла, что сейчас творится по ту сторону желтых квадратов, горящих в вечерних сумерках. Но мне никак не удавалось найти что-то стоящее, что помогло бы мне написать поистине достойную книгу. Потом в моей жизни появился первый ухажер, который просто вскружил мне голову. И я, как и любая девушка моего возраста, впервые почувствовавшая то самое захватывающее дух шевеление внизу живота, забыла про все на свете. И книга, которой я бредила всю свою сознательную жизнь, стала обычной мечтой девочки-подростка. Воспоминание об этой девочке с ее наивной мечтой до сих пор вызывает у меня улыбку. Но любопытство и привычка наблюдать за случайными прохожими у меня все-таки остались. И даже теперь, где бы я ни была: в парке, в общественном транспорте, в ресторане, в библиотеке и вообще в любом месте, если помимо меня есть хотя бы один человек, я не отказываю себе в удовольствии украдкой взглянуть на незнакомцев и немного пожить их жизнью. Я уже не горела желанием написать книгу – просто эта детская привычка казалась мне забавной.

Но около трех месяцев назад случилось то, что снова зажгло во мне огонек детской мечты. Я странным образом почувствовала, что наконец нашла того, кого так хотела найти в детстве. В то мгновение я ощутила себя маленькой девочкой, которая грезила увидеть сказочного единорога; и, вот, забредя в чащу заколдованного леса, увидела это чудо во всей красе.

Он стоял в Бетман-парке 1 1 Bethmanpark – парк во Франкфурте-на-майне, названный в честь династии банкиров Бетман, представители которой разбили этот парк вокруг своего дворца. , в центральной его части, где разбит небольшой китайский сад с прудом и пагодой. Это был пожилой азиат невысокого роста. Его лицо обрамляла ухоженная седая борода, а коротко стриженные волосы в контраст бороде были черными без какого-либо намека на седину. Он был одет в элегантный темно-серый костюм, который, видимо, был сшит на заказ: пиджак был идеально подогнан под его на удивление стройную и крепко сбитую фигуру; на нем была небесно-голубая рубашка в мелкую клеточку, серый, на пару тонов светлее костюма галстук и черные классические туфли с закрытой шнуровкой. Он стоял, прислонившись плечом к столбу пагоды, и смотрел на свое отражение в пруду. Но было ясно, что он не любуется собой и что он совершенно отречен от происходящего вокруг него. Он либо пребывал сейчас в каких-то своих мечтах, либо его сознание рисовало ему картины из прошлого, и он внимательно рассматривал их, стараясь уловить каждую деталь ушедших дней. Он время от времени мечтательно улыбался, поднося к лицу букет из нежных белых лилий, который он держал в руке; затем, вдыхая их аромат, он принимался очень часто моргать, загоняя слезу обратно, которая все норовила вырваться наружу; хмурил свои черные брови, и на его лице отражалась досада. А потом его лицо успокоилось, будто море после шторма, и на нем проступила безмятежная гладь. Но одно оставалось неизменным: в его слегка раскосых карих глазах отчётливо читалась терпкая многолетняя тоска. И от всего его образа веяло восточной мудростью. Я видела перед собой благородного и мужественного самурая, который несмотря на свою европейскую одежду смотрелся очень гармонично в окружении той самой деревянной пагоды, застывших драконьих голов, растений, цветов и камней, разложенных строго по фэншую, частью которого он и должен был быть. На секунду мне показалось, что это я иностранка, а не он, и что я очутилась в каком-нибудь маленьком городке у подножия вулкана Фудзи, и в голове промелькнула нелепая мысль: «Как же по-идиотски смотрится Франкфурт в Японии. Зачем было его здесь строить?!»