Елена Медведева: Такая простая сложная жизнь. Сборник рассказов

Максим нравился моей семье – мужу, сыну, родным. Что нужно было моей дочери, я не могла понять: «Мам, а ты не можешь себе представить, что мне надоел Максим, что я не хочу серьезных отношений, что мне давно нравятся другие мальчики? Мне, в конце концов, только девятнадцать лет».

Тогда меня это ее признание не удовлетворило, не успокоило тем более. Тогда я была всецело на стороне Максима – его горе было мне ближе. Успокаивая юношу, который был на грани суицида, я совсем не думала о том, что дочери тоже нужна поддержка, что ей тоже очень трудно, что она тоже переживает. Ведь она знала цену Максиму, он был ее первой любовью и первым мужчиной. Но она поступила так, как считала нужным. Она всегда будет поступать так, как считает нужным. Такой характер. А тогда, поддерживая Максима, я чуть не потеряла дочь.

И вот теперь то же самое, один в один: два года отношений – и разрыв. Может, я сама была виновата – напридумывала, размечталась, ведь любая мать, у которой есть взрослая дочь, мечтает о хорошем зяте и внуках. Выйдя замуж довольно поздно и родив первенца в тридцать лет, я была убеждена, что для любой девушки нет ничего важнее семьи, хорошего человека рядом. А хорошие на дороге не валяются – быстро подберут.

«Отрезал» – такой статус появился у Максима в «ВКонтакте» как символ новой жизни. Там было фото его отрезанных волос (он собирал в хвост свои длинные и густые волосы – тогда это было модно у художников и музыкантов, это был его стиль, его изюминка, он очень ими дорожил). Но… отрезал и стал другим – симпатичный молодой человек с модной короткой стрижкой, и только в глазах застыла боль, глаза долго не смеялись. Я тогда переживала, словно в свою молодость вернулась, только сердце страдало за двоих. Помню нашу с ним SMS-переписку – это драма в коротких сообщениях: «Так безумно трудно знать, что она за стеной, рядом, но не со мной – это такая пытка» (был фестиваль, они жили в гостинице в соседних номерах). Я опасалась за его жизнь. Он успокаивал: «Не беспокойтесь, я не собираюсь ничего такого делать. Пройдет время – и все будет хорошо».

Его рана заросла. У него были другие девушки, он преуспел в музыке, живет интересной, насыщенной жизнью востребованного музыканта.

А теперь – Федя. Что мне в нем не нравилось? У него не было никакой специальности, не было работы – такой, что дает средства на хлеб насущный, делает человека независимым и прибавляет самоуважения и еще спасает в трудное время от депрессий, рефлексий, самокопания. Ушел в работу – и некогда.

Помню, как однажды проявила простительное для матери, как я считала, любопытство, заглянув в лежащие в открытом доступе документы друга моей дочери – паспорт, трудовую книжку. Он оказался старше, чем выглядел, не закончил вуз – отчислили с последнего курса, не служил в армии и имел лишь одну запись в трудовой книжке: полгода работы лаборантом в том же вузе, из которого отчислили. Это заметно поубавило моей к нему симпатии, ведь я хотела для своей дочери мужчину, твердо стоящего на ногах, способного обеспечить своей семье достойную жизнь.

Федя, как и я, Весы – знак Воздуха. Может быть, поэтому я понимала его на бессознательном уровне, без слов. Я видела, что он одарен музыкально – чувствует музыку, любую фальшь. Он слышал, где Дина ошибалась, над чем надо еще работать, а где получилось особенно удачно. Он много и хаотично читал, разбирался в искусстве – живописи, архитектуре, музыке. Играл понемножку на пианино, трубе, барабанах. Он мог бы быть музыкантом, искусствоведом, критиком, журналистом. Но, увы, ничему и нигде не учился. Не делал ничего профессионально, во всем оставался дилетантом. Не вина ли это родителей, что вовремя не заметили, не направили, не настаивали, не заставили? Может быть, в детстве скрывались причины его чувствительной, тонкой, ранимой натуры, требующей к себе особого подхода? Его некоторого инфантилизма, неподготовленности к реальной подчас суровой жизни? Родители рано развелись, у отца была любимая дочь в новой семье. Может быть, родителям было не до сына…

Он пытался работать, например, официантом. В одном кафе поссорился с начальницей («Со мной нельзя так обращаться»), в другом – долго обучался, но быстро уволился («Трудно, руки устают от тяжелых подносов, ноги»). Да и не могла я представить Федю в позе заискивающего официанта, пытающегося заслужить чаевые. Слишком гордый. Да я вообще нигде не могла его представить. Разве только психологом. Федя мог долго слушать человека – внимательно, проникновенно. А уже потом, когда человек выговорится, дать ему совет, как поступить, разъяснить, в чем его проблема.