Андрей Мерзляков - Зубы. Инъекция страха

Спайк в панике искал глазами что-нибудь потяжелее.

Печатная машинка – не пойдёт.

Нож в кухонном столе – слишком далеко и пока он его найдёт среди кипы вилок и ложек, будет уже возможно, поздно.

Может молоток? Он не мог вспомнить, куда его бросил, когда они с малышом вернулись в убежище.

В углу, немного заваленный вещами, стоял костыль. Глаза упали на него. Это была не его квартира и неизвестно откуда он тут взялся. Несколько раз, когда Спайк сюда перебирался, взгляд падал на эту крепкую, словно сделанную из слоновьей кости трость. И вот сейчас, он схватился за рукоять и замер в ожидании неизвестности. Никто не мог знать, как сейчас будут развиваться события. Ни сам Спайк, ни мальчик, потерявший родителей, ни даже тот мародёр за запертой дверью.

Кажется, через полотно, Спайк почувствовал дыхание подошедшего незнакомца к порогу квартиры. Их отделяло расстояние меньше вытянутой руки. Дуло винтовки смотрело бы ему прямо в грудь, если бы не дверь.

– Есть кто живой? – обратился грубый голос к двери, за которой в помещении притаились мужчина с ребёнком.

Никто не ответил незваному гостю кроме тишины. Хотя где-то далеко было слышно, как его дружок-мародёр копошился в одной из пустеющих квартир.

Мальчик высунул один, чёрный как ночь, глаз из-за матраса и тут же спрятался. Спайк вжался спиной в стену за дверью.

– Эй? – донеслось из коридора.

Спайк видел, что ручка нервно задёргалась. Незнакомец в респираторе проверял, закрыта ли квартира.

Закрыта. И ещё защёлка изнутри задвинута.

– Ты чего там? – раздался незнакомый голос издалека. Он принадлежал дружку мародёра.

– Иду, – отозвался незнакомец. Его голос прозвучал так близко, что Спайк невольно вздрогнул, но костыль не опустил. Он замер, как статуя, а его оружие обороны возвышалось над головой, словно меч, занесённый перед смертельным махом.

Шаги стали отдаляться и Спайк глубоко вдохнул живительный кислород, несмотря на то, что в комнате он был застоявшийся.

Мальчишка выбрался из-за матраса и прошептал:

– Ушли?

– Не знаю. Кажется, они в соседней квартире. Будь тише, малыш.

Мальчик хотел возразить, но не стал.

Где-то далеко слышалась возня: некто орудовал ломиком.

Есть ли смысл искать здесь что-нибудь кроме оружия и еды?

Спайк не видел смысла. Он чаще думал о том, что смысла даже жить не осталось. Вот что он думал.

– Что будем делать, когда плохие дяди уйдут? Поедем к вашим маме и папе? – шёпотом спросил мальчик.

Спайк кивнул. Он стоял у двери, а костыль всё ещё был зажат в руках, как бейсбольная бита перед ударом. Он не хотел выпускать его из рук.

Парень посмотрел в глазок. Виду его предстал пустынный коридор.

У двери, которую выломали люди в респираторах и костюмах химзащиты, стояла автоматическая винтовка. Дуло смотрело вверх.

Это ловушка, подумал Спайк и не ошибся.

Через пару минут из-за угла выглянул тот самый мародёр, который тёрся у их входной двери.

– Ага, умник, – подумал Спайк. – Ищи дурака.

Видимо вооружённый незнакомец планировал, что кто-то выйдет, увидев оружие, тогда он его и грохнет.

Спайк вновь припал к глазку.

Мародёр поправил маску респиратора и, озираясь, вскинул оружие на плечо, потом пропал в глубине комнаты, где вероятнее всего, всё ещё орудовал его напарник.

Малыш выбрался из-за матраса и комнатного хлама, медленно, на цыпочках, подошёл к Спайку и обнял его за шею. Спайк от неожиданности вздрогнул. Он пытался вспомнить, когда его последний раз кто-то обнимал, кто-то из детей, но на ум пришел только его младший брат, когда за окном громыхала молния и тот жался к нему со страху, пока непогода сходила на нет. Но это было так давно – такие старые и блеклые воспоминания, будто не из его жизни, а из чьей-то чужой.

Спайк сидел, вслушиваясь в тишину комнаты. Он чётко слышал своё дыхание и дыхание мальчишки. Даже возня в конце коридора умолкла, будто мародёры ушли восвояси.

Но страх с тишиной только усилился, Спайк боялся теперь не только за себя. Хотя где-то в глубине души, какой-то посторонний голос (он точно не принадлежал отцу) твердил ему одну и ту же фразу:

«Брось его, это обуза. Брось мальчишку, говорю. Оставь ему еды и иди».

Спайк представил родительский дом, где прожил столько лет. Он представил, что оставляет маленького брата на произвол судьбы. Но он же так никогда не делал, даже если ему хотелось убежать на улицу с ребятами-ровесниками.

Все размышления в одну секунду развеялись, как прах на ветру – этому поспособствовали резко нарастающие шаги к их убежищу.