А.Лилич - Silentium

Через сколько-то сотен ударов сердца Юзеф заметил, что кроме него на улицах никого нет. Город, уснувший в ночь накануне, так и не проснулся…

«Ни души. Разве так бывает?» – подумал Юзеф и почувствовал одновременно и облегчение, и легкую печаль от этого внезапного совершенного одиночества. Ему показалось, что только сейчас Город стал по-настоящему чист и светел, только сейчас, когда никто больше не может смотреть на него.

Только один раз над его головой пронеслась стая голубей и один раз пестрая кошка проводила его взглядом из темного подъезда с распахнутыми настежь дверьми. Сумерки серого дня наступали на Город, небо затянулось облаками и ветер понес по улицам ледяные крупинки. Юзеф шел по хрустящим от холода темным лужам, не понимая, где находится, и не останавливался до тех пор, пока не вышел на знакомую улицу с какой-то новой стороны, на которой он еще никогда не был, и не увидел свой старый дом с такого непривычного угла, так что едва узнал его лишь благодаря приметной башенке на крыше. Круг плавно замкнулся.

В детстве Юзеф любил играть с механическими часами, придумывая их деталям какие-то свои собственные названия и задачи – его дедушка был мастером-часовщиком и любовь к шестеренкам и циферблатам, латуни и серебру естественным путем досталась ему по наследству вместе с дедушкиной квартирой и мастерской, в которой теперь работал сам Юзеф. Он давно подружился с Временем и привык ощущать его ровный ход – неспешный, неумолимый, придающий значение и вес каждой песчинке вечности. "Мое почтение!" – улыбаясь и снимая шляпу, говорил дедушка Юзефа старинным часам, когда входил в мастерскую. Каждый шажок секундной стрелки на каждом циферблате в мастерской шептал: "время не ждет, время уходит!", словно Юзефу предстояло успеть сделать что-то важное, пока его время не истечет, как вода сквозь пальцы. Но Юзеф никак не мог увидеть в тумане своей спокойной, но, наверное, слишком уж свободной и одинокой жизни очертания своего предназначения. Иногда ему казалось, что туман никогда не растает и он всегда будет блуждать в этих сумерках вечного ожидания и неопределенности в поисках… знать бы чего или кого.

Его личная жизнь не складывалась. Он хотел бы любить раз и навсегда, он хотел быть нежным и открытым со своей любовью, не теряя при этом себя самого, но каждая новая попытка оставляла Юзефу все больше боли и горечи, пока он наконец не решил более никого не обманывать – в том числе и себя самого, пусть даже невольно.

Алиса, младшая сестра Юзефа, переживала и расстраивалась из-за неудач брата так, словно обманывали, задевали несправедливыми упреками и оставляли в одиночестве ее саму. Намного более живая и вспыльчивая, как живой огонек, Алиса решительно контратаковала меланхолию Юзефа: "Ну и черт с ней, вот еще – расстраиваться он будет! Пусть она лучше жалеет! Попадись она мне, разговор был бы другой, вот бы я ей всё сказала!" – и это заставляло Юзефа улыбаться.

Совершенно непохожие ни внешне, ни характером, они всегда были очень дружны и близки – насколько это вообще возможно для таких зеркальных противоположностей. После смерти мамы они еще долго делили один дом на двоих, пока Юзеф не переехал в квартиру дедушки в Доме с Башней, но и после этого они часто виделись. Алиса обязательно выкраивала в своем безумном ритме учебы в университете и работы в кафе хотя бы полчаса в неделю, чтобы в очередной раз растормошить своего задумчивого и тихого брата, чтобы заставить его улыбнуться.

Иногда она задумывалась о том, что они словно живут в двух разных городах, хотя это был один и тот же Город. Сама Алиса ощущала Город шумным, сверкающим, полным людей и постоянно пребывающим в движении, а Юзеф, напротив, видел пустынные и тихие уголки Города, утопающие в зелени и тенях, больше похожие на акварельные рисунки, что висели на стенах в его квартире. Алиса могла подолгу разглядывать эти полупрозрачные туманные пейзажи, но всегда чувствовала, что это какой-то совершенно иной мир, в который ей никак не попасть. "Все время забываю спросить, кто их рисовал. Понять бы, увидеть, почувствовать, как он все это видит…" – думала Алиса, но эта легкая грусть тут же уступала место "боевой", как называл ее Юзеф, улыбке и смеху над очередной сдержанной шуткой брата. И неловкий, но важный разговор всё время откладывался «на потом».

Глава 2.

Белый потолок перед глазами. Белое холодное утро. Нет, уже не утро, – Лена медленно перевела взгляд с потолка на часы, стоявшие перед зеркалом (а в зеркале на мгновение встретилась взглядом с отражением – бледное, тонкое личико, холодные серые глаза, растрепанные светлые волосы), – почти полдень. Потом она еще несколько минут рассеянно рассматривала пейзаж в простой рамке, что висел на стене напротив кровати. Один из первых удачных рисунков Лены, с которым она однажды набралась смелости и пришла в издательство, чтобы стать иллюстратором книг. Сонная серая река, тонкие черные веточки на фоне белого неба, старинный фонарь и мост, исчезающий в тумане. Призрачный акварельный туман получился по-настоящему вязким, глубоким, поэтому на картинку можно было смотреть очень долго и думать о чем-то своем, представлять всякое, что могло бы скрываться по ту сторону реки, за туманом. Или не думать вовсе ни о чем. Похожих мест в Городе было много, но такого же точь в точь – не найти, потому что его просто не существует.