Евгений Кулькин - Полоса отчуждения

Вернее, разговора как такового не было.

Существовал монолог.

Точнее, его рассказ.

А Вера держала на лице многоступенчатую ухмыль.

Очень похожую на ту, что бывает на голенище сапога, которым раздувают угли в самоваре.

Честно признаться, Максима, например, отчаянно злило, что Вера постоянно что-то читала.

Порой далекое от того, что может когда-либо пригодиться в жизни.

Например, «Раскопки древнего Вавилона».

Во-первых, он не знает, где этот самый Вавилон.

Да и если бы было совсем близко, чего там копаться, где уже все давно выгребено и просеяно?

А сегодня он увидел на прикроватной тумбочке Веры книгу «Психология отношений».

Раскрыл.

Начал читать: «Любой профессиональный скептик скорее поверит в спорные объекты в небе, чем в наше такое простое и доступное утверждение, что усердие не должно угнетать разум».

Почесал за ухом.

Поскреб в затылке.

Захлопнув книгу, глянул, кто же это так пытался взнуздать всех своей умностью.

Мишацкий и Каземирович.

Оба «М. Е.».

А по радио кто-то бубнит: «Не провоцируйте ситуацию и не вторгайтесь в чуждую вам сферу это приведет к растрате потенциала».

Сглотнул.

Ушел в другую комнату.

Неужели люди не могут говорить доступным языком понятные вещи?

Все умничают.

А ради чего?

Почему-то вспомнилась Подруга Жены.

Больше тем, что перед самой поездкой с ним переоделась в короткую юбку.

Чтобы сверкать коленками.

И, конечно, его завлекать.

На всякий случай.

Чтобы потом какой-то из подруг говорить, как она управляла машиной с помощью коленок.

Может, это и удивительно, но Максиму часто снится «Леспромхоз». Начиная с непонятного лозунга: «Технологическая революция – это гормон славы».

Кстати, инженер с фамилией Гормон на лесоповале был.

Выступал уж больно красолюбно.

Кстати, так выражалась Шурова-Касаткина.

А Гормон, перед тем как начинать речь, долго мялся, жался, даже топырился.

Потом начинал:

– У истории всегда слитный шаг.

– Неслыханное новшество, – подвторивал ему кто-то.

А некто из задиристов вопрошал:

– Это когда она на деляну идет али с нее возвращается?

– Ну дай ему дойти до развития свободы, – останавливают говоруна с трубкой, которую, кстати, он больше прочищает, чем курит.

И Гормон продолжает:

– Так вот, только слитность шага может спровоцировать реакцию не замечать огромные погрешности, которыми казнятся нерастраченные чувства миллионов.

У какого-то стукача морда становится тверже приклада винтовки.

– И тогда, – продолжает Гормон, – рабочие капиталистического мира начинают слышать голос эпохи, который призывает…

И тут его перебивает кто-то из тех, кто в свое время активно осваивал Соловки:

– А знаете, как у нас расшифровывалось ОГПУ? – И, торопясь, чтобы не перебили, давал такую расшифровку: – О, Господи, Помоги Убежать.

Сдержанный хохот с минуту.

– А ответ, – продолжал он, – в обратном порядке звучал так: «Убежишь, Поймаем, Голову Оторвем».

Как все было в «Леспромхозе» доступно и понятно!

С любого такого словопотешания мужики расходились в задумчивости, а бабы со слезой во взоре.

И разносили по всему поселку наверняка где-то слышанную умность.

– Надо соединить историю с географией, – говорил кто-то.

– У нас сейчас, – вторил ему второй, – невероятные возможности пережить пафос жизни.

А какой там пафос, когда вкалывать приходится до одури и дальше, как тут шутят почти все.

Тот же Гормон почему-то всегда встревает в спор об искусстве.

– Гениальный художник, – говорит он, – как правило, великий труженик, потому что он индивидуальный творец. А так мечты могут всю жизнь пролежать на полке.

Окончание этой фразы обычно сопровождается призывом к продолжению.

– Ну что, пойдем полежим на полке у истории?

Это был намек на баню.

Финскую, конечно.

А Гормон продолжал:

– В настоящей скульптуре всегда видна драматургия материала. – И назидал: – Вкус надо воспитывать.

Так уж случилось, что жесткие отношения с женой здесь, в городе, Максим умягчил ездой.

Не важно на чем.

То в трамвай заскочит.

То в троллейбус или автобус.

А один раз даже схватил такси.

И тогда-то у него навязалась мысль о собственной машине.

О какой-нибудь подержалице с не очень грустной родословной.

Но случай выпал неожиданный и, в своем роде, уникальный.

Полковник, что жил с ними по соседству, отмеченный многими своими не лучшими поступками – например, подкрашивал себе брови и после бритья, щурясь, высмыкивал из носа волосы, – внезапно овдовел.