Борис Екимов - Память лета

Возле нашего Калачевского моста через Дон, прямо на выезде с него, бьет из горы могучий родник. Его мало-мальски оборудовали, пустили в трубу. Здесь людно. Место так и зовется – Родничок.

Прежде, в годы молодые, много ходил я пешком по Задонью. Красивые места, пустынные. Людские селенья редки. Холмленая равнина. Огромный распах долин, курганы, вечный степной ветер. Идешь и идешь. В пору летнюю, жаркую, захочется пить, начинаешь приглядываться: где в истоке балочки верба стоит или растет камыш, а может, просто курчавится зелень сочнее окружной, степной. Высмотрел – правишь туда. Все точно: в низинке журчит из-под тяжелой плиты камня-песчаника чистый ручеек или стоит деревянный, в колено, сруб, всклень налитый прозрачной водой, и видно, как на дне, из белого песка, вскипают ключи.

Много у нас было в Задонье ключей, родников. Сейчас они понемногу глохнут. А прежде все были ухоженными. Обложен ли диким камнем, обнесен ли срубом, по весне почищен от наносного ила. Прежде было много хуторов: Липолебедевский да Липологовский, Рубежный да Каменнобродский. Всех не перечесть. Люди жили, скот пасли по степи, работали на полях, сено косили. А в летних жарких трудах без родника не обойтись. Родник – не только чистое питье, но и природный холодильник. Работаешь, а в роднике сохраняется молоко, сметана, другая еда. Да и отдохнуть лучше в тени, возле воды. Вот и хранили родники, было их много.

Для овец да коров ставили в стороне деревянные долбленые колоды. К роднику скотину не допускали.

В Задонье родники встречались могучие. Порою на одном целый хутор живет. Их называли «колодцами». К примеру, Фомин колодец у хутора Лукьянкина, он же – Зоричев.

Из Липологовской балки поднимешься на перевал к Калиновому логу, и вдали, за много верст, сразу бросится в глаза сочная зелень на склоне Фомина кургана. Долго идешь и идешь, понемногу спускаясь под изволок. Жарко. Месяц июль. Бронзовеют поля озимой пшеницы, серебрится поспевающий ячмень, желтеет выгоревшая непашь. Безлюдье. Тишь. Дорога течет пологим склоном, потом тянет в гору, на Фомин курган.

Сухое лето. Горячий степной ветер. Сладкий дух поспевающих хлебов. Жаворонки поют. И вот еще один звук – шум воды. Он все слышней и слышней, шум водопада. Вначале покажется, что это обман, слуховой мираж. Откуда здесь взяться водопаду? Травы до срока выгорели. Задонская степь.

Но вот он, сияющий в солнце, рокочущий басом водопад. С пятиметровой высоты рушится и гремит мощный поток чистейшей ключевой воды. Начало его, исток, лежит в вершине кургана. Вокруг сухая глина, выгоревшая трава, а в ложбинке – сочная зелень. Там, в каменных, за годы и годы пробитых лотках, журчат три быстрых, три полноводных ручья. Они бегут из-под плит песчаника, выбиваясь на свет каждый порознь, и, прозвенев по камням короткий путь в одиночку, сливаются в бурливый поток. Уже могучий, он шумит, сбегая вниз по каменному ложу, и скоро рушится пятиметровым рокочущим водопадом. Когда-то он спешил к людному хутору с красивым именем – Зоричев, что лежал на пологом склоне Фомина кургана. Теперь от хутора остались лишь дикие сады: груши, сливы, яблони, терн. А жили, по рассказам, неплохо. Главное богатство – вода, что текла из Фомина колодца по рукотворным дубовым колодам. Хватало ее всем. Славился хутор лучшими в округе садами и огородами на даренной Богом воде. В любую засуху на просторном поле, на Россоши, рождалась крупная, в два кулака, картошка.

Благодарная память долга. И потому даже полвека спустя старая мать нашей соседки, Гордеевны, на исходе дней своих, когда стали грозить вокруг голодом да разрухой, вдруг думала и надумала:

– Давай ворочаться на Фомин колодец, – сказала она тоже немолодой дочери.

– Ты что, мама?.. Там давно нет никого.

– Там осталась земля, – возразила мать, – и вода. Они нас прокормят.

Как и прежде шумит Фомин колодец, льется вода. Но в истоке осталось лишь три родника. А было более. Это видно воочию. Вот здесь был родник и пропал. Но кулига сочного высокого аржанца говорит: близко вода. Вот еще одно место. И еще… Прежде глядели за родниками, чистили их. Нынче некому. На месте хутора – дикие сады. Лишь человек вроде меня, случайный, заедет ли, забредет сюда, в глухую степь. Поглядит, подивится на степной водопад; отдохнет, попьет водички. А то и под водопадом обмоется. Вода родниковая течет и течет вниз, в Калинов лог, а по нему уже Россошью спешит к степной же речушке Лиске, полня ее. У Лиски путь далекий, к Чиру, у того – к Дону.