Борис Екимов - Память лета

Ранним утром плывешь водою, на катере, до хутора Большой Набатов и оттуда не торопясь целый день идешь по берегу Дона, по холмам его, спускаясь к станице Голубинской, где в шесть ли, в семь часов уходит последний автобус в поселок. Туда и правишься, всегда успевая.

Нынче, в квартирном моем городском житье, есть одна радость – окно с видом на Волгу. Глядишь из него: берег, река, воды ее, далекий простор с высоты пятого этажа. Долго можно сидеть и глядеть. Всего лишь окошко, а такая отрада.

А в те походы, когда шел я не торопясь день напролет по холмам Задонья – это был праздник. Для взора, для сердца и души.

С высоких холмов открывается полмира. Все просторное луговое Придонье. Лесистые займища с рыжими дубняками, желтыми тополевниками, рдяными талами, а дальше – осенние луга, светлые пески, белые нити дорог; синие озера, протоки, старицы, дальние хутора.

Весь день идешь, взбираясь на холмы и спускаясь в лесистые балки. Дубы роняют желуди. Кусты боярышника в алых ягодах. В багряных зарослях барбариса кормятся куропатки, шумно взлетая от шагов твоих. И сам, словно птица божия, кормишься: мучнисто-сладкой бояркою, терпкими яблочками да грушами-дичками, плодами лоха. Под белесой их кожицей – кофейное сладкое масло: недаром лох называют у нас масленкой. И конечно, шиповником, выбирая кусты с мягкими ягодами. Так хороша их нежная сладкая мякоть. И хоть знаешь, что будет потом в горле першить от колючек, но ешь и ешь.

А впрок, на зиму, берешь твердые ягоды. Особенно хороши они на откосах, ближе к воде. Алые, гладкие, словно лаковые; рдяные кусты – загляденье. Рвешь на одном, а глаза жадно тянут к другому.

Внизу – синего Дона огромное коромысло. Там – чайки, там черные вороны на водах и берегах ищут поживу; пустынная земля лежит далеко-далеко, так ясно видимая в прозрачном осеннем воздухе.

Просторное небо, безлюдье, тишь. Лишь ветер шарится в облетающих зарослях сибирька.

В конце похода рюкзак оттягивает плечи.

Но в годы последние, грешный человек, за шиповником езжу я на машине. В той же Грушевой балке, хоть и рядом с поселком она, шиповника на всех хватает.

Но нынешний год самые лучшие места распахали под бахчи. Еще по лету я наведался тогда и охнул, все поняв. И теперь решил ехать подальше, но наверняка. По старой памяти помнил я одно место возле хутора Большой Набатов. Называется оно Семибояринка. От людей далеко, шиповника много.

Вот и поехал. Целый день там провел. Погода ломалась к ненастью: ветрено, хмуро. Но место я выбрал укромистое и приглядное: долина Голубой балки, внизу речка Голубая, поодаль хутор Большой Набатов. Теперь будто в насмешку звучит – Большой. А когда-то было и впрямь 150 дворов. На той стороне речки – Малый Набатов, 80 дворов. Дальше – Картули, Лучка, дворов по полсотни. Теперь там пусто. В Большом Набатове доживают свой век Фома Жармелов, Иван Евсеев да Василий Вьючнов – природные набатовские казаки, остальные – набежные.

Сторожат умирающий хутор курганы: Прощальный, Белобочка, Маяк, Городская гора, Львовичева, вдали видна Кораблевская, и в самом деле похожая на большой корабль, Меловская светит и в ненастном дне. Желтухин сад давно одичал. Петров да Сазонов куты затянуло вербой да тополем. Большой и Малый Калачики, Большой и Малый Демкин – все лишь память о прошлой жизни.

На той стороне, за Доном, – осеннее займище. Там озера: Лубники, Садки, Бурунистое, Песчаненькое, Малая и Большая Клешни, Синие талы. На Бурунистом я нынче летом рыбачил. Славное озеро, всегда тихое, окруженное камышом и вербами.

Шиповника я набрал и уехал. А к вечеру пошел дождь. Только-только успел я машину поставить, закапало.

Поздно вечером вышел во двор. Было ветрено. Из окошка падал желтый свет на мокрые, в дождевых каплях листья винограда. В небе и на земле лежала осенняя вязкая тьма. Вовремя съездил. В последний день, но успел. Теперь всю зиму будем с шиповником.

Задонье – равнина холмистая. Для нас, степняков, это уже страна горная, особенно над водой, над Доном.

Раньше так и говорили: пошел ли, поехал на горы.

Друг за другом встают, то положе, то круче, за курганом курган, за горой гора, обрываясь к воде страшенными кручами, Красный, Березов. Тянутся над водой. Курган, лесистая балка-падина, снова вздымается курган, иногда высоченный, такой как Стенькин ли, Городище, снова балка. И почти из каждой балочки стекает в реку ручей. Из прибрежных обрывов то сочатся, то мощно бьют родники. Хорошо их знают рыбаки да речники, порой пристают к ним, набирая воды родниковой.