Ольга Неподоба - День божьих коровок

Итак, мы по очереди сутки ходили-бегали по близлежащим кварталам, выкрикивали такса по имени, но тщетно – его нигде не обнаружили. Развесили объявления во всех возможных местах, но о беглеце никаких известий не поступило. Когда на второй день к вечеру младшая дочка пошла искать такса, она взяла с собой полупуделя, который (о чудо!) тут же, всего в квартале от дома, обнаружил такса. Тот зарылся в куче бурых осенних листьев, цвет которых один в один с его окрасом, как говорится, точно в масть и, видимо, слабодушно решил помирать, что не очень-то соответствовало его крутому статусу особо важной персоны. Полупудель издали унюхал его, победно тявкнул и радостно кинулся на кучу, разворошив пристанище беглеца. По возвращении домой изрядно отощавший такс дня два был в явном шоке, но быстро отошел и вскоре по-прежнему господствовал в доме. Никаких положительных эмоций по поводу своей репатриации не выказывал, благодарности, понятное дело, от него никто и не ждал. И полупудель тоже.

Шло время. Время – оно безжалостно, особенно к братьям нашим меньшим. Один за другим уходили в свой зверячий рай, на радугу, наши чудаковатые животные. Это было понятно – все звери появились у нас разом, в каком-то давным-давно прошедшем году, и их короткий век почти одновременно подходил к концу.

Сначала ушел дворовой пес-хромоножка, мирно ушел, просто от старости. Следом за ним коты – век котов недолог, в боях и погонях за прекрасными дамами они подвергают себя смертельному риску собачьих зубов, беспощадных колес автомобилей и людской жестокости.

Надо было, конечно, лишить их этой… гм… природной тяги к приключениям путем хирургического вмешательства, но наше семейство, состоящее из прекрасного пола (я тут не в счет), почему-то бурно запротестовало против лишения котиков радостей жизни. Я пытался объяснить, что радости жизни для котиков несколько отличаются от наших представлений, но… смалодушничал и сдался. Спорить с дамами сложно и чаще бесполезно. Это я еще в детстве усвоил, потому что вырос среди женщин. За исключением меня, вся наша семья была «женская» – мама, бабушка и двоюродная сестра, которая по причине невероятной занятости родителей все детство практически жила у нас.

Кстати, своего рыжего мудреца-кота я этих «радостей жизни» и, понятное дело, сопутствующих страданий и рисков, лишил сразу же, поэтому жил он долго… почти дольше всех.

Но через некоторое время пришел и его час. Страшная болезнь сломила его могучий организм, я боролся до последнего, даже когда не было никакой надежды, вообще никакой. Я искал лучших ветеринаров, я бился за каждый день его жизни, за каждый миг, вступив в какой-то безумный спор со смертью, отгоняя костлявую от моего кота хоть еще на день, хоть еще на час, хоть еще… на мгновение.

Но болезнь все равно однажды победила. Я принял решение об эвтаназии, так как мучения кота уже невозможно было остановить и помочь ему было нечем. Мой кот и тут показал себя самым мудрым и любящим существом на свете. Он не позволил мне страдать от мыслей, что вот-вот я понесу его в клинику, посмотрю в последний раз в его уже мутные глаза и отдам ветеринарам… В ту же ночь, когда я решился прибегнуть к крайним мерам и утром отнести его в клинику – он ушел сам. Избавив меня от этой последней, страшной услуги…

Я смотрел на изможденное болезнью неживое тельце и шептал: «Как же так, дружище, как же так… Ты же знал все тайны Вселенной, все до единой звезды по именам, все тайные тропинки галактик, все маршруты комет и все мои сны наизусть… Почему ты ушел и ничего мне не рассказал? Или рассказывал, а я просто не умел тебя слушать… Ты знал каждый миг моей жизни на протяжении стольких лет, ты старался запомнить каждую нашу минуту, проведенную вместе, а сейчас унес все это с собой „на радугу“ и ничего, ничего не оставил мне…»

Следом нас покинул король-такс. Перед смертью он был уже совсем болен и немощен, почти слеп и не имел ни единого зуба. Но у наших животных по-прежнему сохранялась незыблемость иерархической схемы, что меня поражало. Во время кормежки такс по-прежнему доходил до каждой миски, а полупудель смирно ждал, пока немощный патриарх поест. Слепой и беззубый, с облезшей шерстью, он тем не менее оставался королем в глазах последнего из остатков своей свиты. Потом ушел и он. Как и положено королю, с достоинством – спокойно заснул и не проснулся.

В доме теперь обитали только полупудель и кошка тещи. Но кошка тоже постарела, постоянно дремала на диване и в последнее время редко выходила во двор.