Ольга Покровская - День полнолуния (сборник)

© Карпович О., 2017

© ООО «Издательство „Э“», 2017

Я сижу у окна на 32-м этаже недавно отстроенного небоскреба. В ресторане, где предупредительные официанты спешат предугадать любое мое желание. В чашке плещется отменный черный кофе.

Я смотрю, как солнце медленно опускается за начинающую зеленеть цепь анатолийских холмов, как гудит внизу огромный город, соединивший в себе османское великолепие и бешеный ритм современности. Жизнь в нем кипит: снуют туда-сюда желтые такси, хлопают двери, окна, звенят голоса. Бродят по улицам толпы туристов, а в воздухе разлит непередаваемый запах каштанов — я могу уловить его даже здесь, на 32-м этаже.

Босфор, вечный и величавый, неспешно катит свои бездонные синие воды. И отсюда, с моего высокого наблюдательного пункта, мне видно, как скользят по нему корабли: большие, степенные и маленькие, юркие. Они плывут по нему, как и сотни лет назад — только тогда это были галеры… А по берегам пролива, как и в стародавние времена, испытывают удачу крикливые рыбаки. Мне видно, как двое мужчин в выгоревших футболках вытаскивают из воды какую-то здоровенную, мясистую рыбину.

На набережной полно людей. Они спешат по своим делам и толпятся у пристаней, чтобы, избежав бешеных дорожных пробок, попасть в другую, азиатскую часть города, переплыть туда на пароме. Молодые и старые, красивые и обыкновенные, великодушные и черствые, смешливые и мрачные. У каждого из них своя жизнь, у кого-то невероятная, захватывающая, наполненная риском и азартом, у кого-то — обыденная, с виду ничем не примечательная. Но каждая из этих судеб, из этих частичек огромного мироздания интересна мне, словно одержимому страстью коллекционеру.

Мне всегда, с самого детства свойственна была крайне богатая фантазия, заставлявшая меня порой сочинять самой себе совершенно иные, не имеющие ничего общего с действительностью, биографии. Еще будучи школьницей младших классов, я иногда могла придумать о себе такую захватывающую историю, что мои случайные слушатели лишь пораженно цокали и качали головами. Я не то чтобы начинала верить в свои вымыслы сама, я всегда различала грань между правдой и фантазией, это было для меня сродни творческому процессу — придумать, разработать, прожить чужую судьбу — да так, чтоб поверили другие. Этакая мистификация, иллюзия, сотканная из собственных фантазий, чужих историй, подсмотренных сценок, прочитанных книг. Стать на минуту другим человеком, проникнуться его мыслями, чувствами, жизненным опытом и заставить других поверить в его историю. Для меня уже тогда актерство и писательство шли рука об руку.

Более всего меня всегда интересовали люди, я любила присматриваться к ним, прислушиваться, стараться понять, впитывать в себя, как губка, их особенности, детали поведения, их истории. Сохранять это где-то внутри как самую драгоценную коллекцию, как поделочный материал для своих будущих художеств.

Вынуждена признаться, тут я не щадила даже близких. Многие мои увлечения, коих было немало, и даже парочка бывших мужей в разное время появлялись на страницах моих книг.

Со временем я поняла, что любое — не только актерское — творчество сродни лицедейству. А ремесло писателя — в первую очередь. Где, как не здесь, можно так ловко менять разнообразные маски, прикидываясь то уставшим от жизни генералом, то лихой и бесстрашной сотрудницей спецслужб, то вороватым банковским служащим, то тихой домохозяйкой, то беспринципным преступником. Где, как не здесь, можно проживать разные судьбы и за минуту оказываться то под грохотом взрывов в охваченном войной Алеппо, то на тропическом пляже, ставшем жертвой природного катаклизма, то на умытых первой весенней грозой улицах Москвы. Где, как ни здесь, можно выпустить на свободу прирожденного лицедея, великого мистификатора, позволив ему всласть порезвиться на страницах очередной повести.

Вечный карнавал, вихрь сменяющихся масок, череда чужих образов, в которые так заманчиво бывает вжиться, вникнуть, понять изнутри, чем, как и для чего живет этот человек. Вот что это такое — писательское ремесло. По крайней мере для меня.

За столик в глубине зала подсаживается человек, и я невольно вздрагиваю. Есть в нем что-то такое — размах плеч, горделивый поворот головы, — что напоминает мне одного моего давнего знакомого. Этот мужчина — не он, конечно, просто похож. Но в памяти моей уже ярко вспыхивают воспоминания о нашем недолгом знакомстве, вдохновившем меня на очередную лицедейскую выходку.