Серик Асылбекулы - На чужом пиру

Култай, нахмурив брови, буркнул под нос.

– Ладно, хватит вам…

Порывшись в черном чемодане, лежавшем под убранными одеялами, отыскал коричневые летние брюки из лавсана, которые купила ему сестра. Выбрал рубашку с короткими рукавами. Нашел и угольный утюг, ржавевший в старом сундуке.

Брюки оказались чуть коротковаты, штанины доставали лишь до лодыжек, зато рубашка в клетку была в самую пору. Спустя полчаса Култай, сияя, как только что сорванный с грядки огурец, воссел на гнедого.

Он невесело оглянулся вокруг. Белые барханы потемнели, как кисть кукурузы. Под редкими кустами вытягивали свои тонкие шеи ящерицы. На склонах барханов струились извилистые следы.

«Если разобраться, то и мать, конечно, права», – подумал Култай, вспомнив разговоры о женитьбе. Перед глазами его возник облик библиотекарши со станции. Он вспомнил ее блестящие, как смородина, глаза, кудрявую челку, шаловливо ниспадающую на высокий белый лоб.

Култай раза два в месяц заезжал в библиотеку, что находится на небольшой железнодорожной станции. Книга была не только его любимым развлечением, но стех пор, как он повзрослел, книги заменили ему все.

В последний раз на станции он был давненько. Прежней библиотекаршей была жена начальника станции, интеллигентная, вежливая женщина. Учитывая расстояние, она разрешала Култаю брать столько книг, сколько он хотел. И на этот раз прочитанные им книги наполнили обе сумы коржуна. По привычке привязал гнедого к телеграфному столбу, преспокойно вошел в библиотеку и увидел, что на месте библиотекарши сидит хорошенькая девушка с кудрявой челкой. Девушка иронично оглядела его обожженное солнцем лицо, набитый книгами коржун и усмехнулась.

Стала принимать книги по одной, тщательно их осматривая. Проверяя, поглядывала на него испытующе, словно спрашивая: «Неужто и в самом деле прочитал все это?».

– Что возьмете теперь? – спросила она, убедившись, что все книги в целости и сохранности.

Култай снова смутился. Прежняя библиотекарша так не спрашивала, каждый выбирал с полок, что хотел.

– Хорошо бы третий и четвертый том «Войны и мира», – сказал он, боясь не понравиться девушке.

Смородинные глаза девушки округлились.

– Толстого?

– Да!.. – ответил Култай, которому стала неприятна дотошность девушки. Он даже чуть не сказал: «Нет, не Толстого, а твоего покойного прадеда».

Кроме «Войны и мира» он взял еще несколько книг. Хотел взять еще, но новый библиотекарь с иронией попросила его оставить немного и на следущий раз. Девушка протянула ему карточку т тонюсенькую авторучку. Култай взял бумагу и, словно не заметив ее авторучки, достал грубоватый карандаш, которым вел учет целой отары овец, и расписался на карточке. Несколько букв его подписи заняли полстраницы.

Девушка улыбнулась.

– Вы, кажется, обиделись на меня…

Култай не ответил, подхватил суму и пошел к выходу. Едва вышел в коридор, ему вслед раздался звонкий голос девушки.

– А прощаться кто будет? Тоже мне джигит… Надулся как мальчишка из-за конфетки.

– До свидания… – пробормотал Култай под нос.

С тех пор он на станцию не ездил. Теперь он жалел об этом. ««И зачем мне дуться? Нет бы познакомиться с хорошенькой девушкой… Эх, не умею я с девушками говорить. Потому и отец вздыхает, когда я быстро возвращаюсь из центра».

Доехав до песчаного бугра, гнедой настороженно напрягся. Внизу показались четыре юрты. Вокруг аула было видимо-невидимо овец. Из очагов клубами валил дым. Вокруг белой юрты Ескали было полно народу. У входа стоял единственный водовоз фермы.

«Апырау, и когда успело собраться столько народу». Пораженный Култай дал гнедому шенкелей.

***

Cначала он поздоровался за руку с несколькими мужчинами, сидевшими в тени небольшой лачуги, игравшей роль сарая, где хранилось зерно для чабанских лошадей, шерсть от собственных овец, шкуры и другие мелкие вещи. Здесь сидели наиболее уважаемые люди из проживающих в этих окрестностях животноводов.

Култай некоторое время стоял озираясь высматривая, кому принести поздравления. И тут же заметил идущую со стороны очага мать Али – Мырзагуль. Следом за Мырзагуль, словно боясь что-то упустить, суетливо семенило несколько молодиц с большими чашами в руках.

– С радостью вас, апа!.. – сказала Култай, подимая руку статной хозяйки, до сих пор не потерявшей своей привлекательности, некогда известной на весь этот край красавицы, которая и в пятьдесят не смогла забыть прежней своей величавости, одевалась нарядно и чисто и поэтому своими сверстницами была прозвана «матьщеголиха».