Калле Каспер - Жизнь после жизни

Когда я после смерти Рипсик поселился в Ферраре, в течение полугода я почти ни с кем не разговаривал, кроме, как с кассиршами в супермаркете: «Una busta?“ – „No, grazie, ho gìa“ [4] «Мешок?» – «Нет, спасибо, у меня есть.» . Единственный человек, который знал о моей трагедии и с кем я несколько раз, что называется, общался , была моя хозяйка, скульпторша Фульвия. От покойной бабушки ей досталась, как итальянцы говорят, вторая квартира (это – термин; первая квартира не облагается налогами, а вторая – да), сперва в ней жил ее брат, но потом он переехал в Рим, и Фульвия начала ее сдавать, сама она обитала в другом месте, в старом городе, в странной трехэтажной квартире с высокими потолками, представляю себе, как там было неудобно – тащись все время вверх-вниз по крутой лестнице – но зато возникало ощущение славного ренессансного прошлого, чему способствовали античная мебель и множество картин и скульптур. Со вкусом была обставлена и бабушкина квартира – художница есть художница –, вот почему мы с Гаяне на нее клюнули, мы уже в Барселоне, сразу после смерти Рипсик, стали искать, где бы мне в Италии поселиться, после похорон я был не в силах вернуться домой, я бы сошел там с ума; сначала следовало выбрать город, я колебался между Луккой, Вероной и Феррарой, все три я знал, мы с Рипсик там побывали, тихие симпатичные городишки, в одном амфитеатр, в другом площадь Амфитеатра, в третьем тени Ариосто и Тассо, но Лукка находилась далеко от Венеции, а Верона оказалась заметно дороже Феррары; и вот, определившись, мы стали уже целенаправленно изучать квартиры и наткнулись на фульвину, сравнительно недорогую и точно того же размера, что наша с Рипсик таллиннская. Приехав в Феррару, я отправился в бюро недвижимости, и стал уточнять условия. Оказалось, что все обстоит примерно так же, как в Барселоне: меньше чем на год никто квартиру сдавать не хочет, а я не был уверен, хватит ли у меня на такой срок денег и выдержу ли столь долго один в чужой стране. Моей целью было выполнить обещания, данные Рипсик – написать роман об ее смерти и найти издателя для итальянского перевода «Гермионы», что необязательно должно было занять так много времени. «Но вы можете заключить договор на год, а потом его прервать, следует только сообщить об этом за три месяца,» сказала маклерша с лукавой улыбкой, когда я простодушно признался ей в своих сомнениях. Конечно, это был обман, но не полный, потому что теоретически я был не прочь оставить квартиру за собой на год, даже на два-три, чтобы время от времени сюда наезжать, но для этого нужно быть миллионером, а я им не был, мои небольшие сбережения, и те таяли словно гипотетический снег, которого я в течение той зимы так и не увидел, (зато все время стоял туман и я понял, почему его так много в фильмах Антониони – он родом из Феррары) и в итоге мне пришлось все-таки расторгнуть договор; единственное, чем я мог немного утихомирить угрызения совести – это то, что я прожил здесь именно те месяцы, в течение которых Фульвии все равно пришлось бы платить за отопление, с жильцом ли, без жильца, все равно – скорее, без, потому что вся Феррара была полна пустых квартир, лучшие дни этого города остались в далеком прошлом, во временах Лукреции Борджии и других обаятельных женщин и сильных мужчин, то ли убийц, то ли жертв клеветы, но в любом случае людей, благодаря которым наше бездарное поколение имеет возможность лицезреть прекрасное, ибо на Возрождении искусство, можно сказать, закончилось; а я платил аккуратно за коммунальные услуги и избавил Фульвию хотя бы от этой мороки. До того наши с ней отношения развивались, как поездка по кочкам – сперва мы были удивлены тем совпадением, что оба принадлежим к одному и тому же «задорному» цеху вольных художников, и она сразу сказала, что скоро пригласит меня в гости – но все не приглашала и не приглашала, и я даже начал подозревать, почему: отдав мне ключи от квартиры, она, как женщина, то есть, существо любопытное, наверняка побежала, или, вернее, поехала – она передвигалась по Ферраре на велосипеде – домой и уселась там, где проводила дни и ночи напролет – у компьютера, чтобы посмотреть в интернете, кто я такой: ну и обнаружила статью в Википедии, в которой какой-то эстонец написал про меня (на английском), что я симпатизирую президенту Путину, а это, сами понимаете, жуткая крамола. Что я выпустил десяток с лишним романов и несколько поэтических сборников, об этом автор статьи, можно сказать, умолчал – в современном мире важны только твои политические взгляды, и вот они обязательно должны совпадать. С чем? С мнением большинства, естественно. Фульвия, тоже естественно, принадлежала именно к нему, к большинству, ну а я всегда был отщепенцем, как в советское время, так и сейчас. На самом деле, вера в чудодейственную силу демократии не намного отличается от веры в такую же силу мощей какого-нибудь великомученика, но что тут поделаешь, если люди не читали Геродота. Зато реплику Черчилля знают все, и поскольку ее вызубрить легче, чем изучить предмет, то этим все и сказано. Со временем, видя, как я аккуратно плачу по счетам, заметив на моем комоде – на ее комоде – сборники стихов – и Рипсик, и мой, узнав про мои романы и поняв, что я разбираюсь в итальянской опере заметно лучше нее, образованной итальянки, Фульвия, правда, потихоньку подзабыла свои первоначальные суспекции, и я даже дождался чести быть приглашенным на cena [5] ужин (по итал.) , в ходе которой мне удалось поразить мужа Фульвии, дантиста, увлеченного игрой на трубе, тем, что я назвал ему с ходу два замечательных соло для этого инструмента, в увертюрах к «Стиффелио» и «Дон Паскуале», и спросил, входят ли они в его репертуар? Конечно, Джакомо о них и не слышал, и даже застеснялся, что я, какой-то иностранец, могу компетентно говорить об итальянской опере, в то время как он выдувает диксиленд и думает, что это музыка. До него как-то раз уже пришлось смутиться Фульвии: в моей квартире в прихожей висела репродукция, манера мне показалась знакомой, такое скуластое, немного как бы квадратное женское лицо, и, когда она как-то зашла по делам, я спросил, не Синьорелли ли это? Она промолчала, сделав вид, что не поняла вопроса, но для меня было очевидно, что ответа она попросту не знает (потом в Таллине я заглянул в альбом – да, Синьорелли). В ходе cena я всячески норовил перевести разговор на искусство ваяния, чтобы понять, хоть «Голову Брута» Фульвия помнит или нет, но она так ловко увертывалась от этой темы, что стало ясно – она опасается меня, моих познаний. Кстати, сама она работала с деревом и весьма интересно, анатомии, в отличие от Рипсик, не знала, но настроение передавать умела, так что способности у нее были, ничего не могу сказать – но когда она на все том же комоде – ее комоде – увидела скульптурку Рипсик, которую я взял в Феррару с собой – «Голову варвара», как я ее называю, то откровенно позавидовала, и потом, уже перед моим отъездом, фотографируя меня для интервью в местной интернет-газете, тщательно следила, чтобы скульптурка не попала в кадр. Макароны, которыми меня угостили во время cena , она, кстати, умудрилась пересолить, и потом целый месяц изводила меня извинениями, пока я не потребовал прекратить самоуничижение.