Марина Арсёнова - Ребёнок обязан жить с матерью. Повесть

Фотограф Shutterstock Andrey Kochkin

© Марина Арсёнова, 2020

© Shutterstock Andrey Kochkin, фотографии, 2020

ISBN 978-5-0051-1967-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В детстве я лежала в больнице недели три, ничем серьёзным не болея.

Вроде бы, у меня была обычная простуда. Мать потом объясняла, что отправила меня в больницу, потому что мы только переехали из Сахалина в Крым, контейнер с вещами ещё не пришёл, и ей было неудобно возиться с больным ребёнком и одновременно налаживать быт.

Я, честно говоря, не знаю, правда это или нет. Вполне могла быть и другая причина, потому что мать часто путалась в деталях. К примеру, всегда говорила, что мы прожили в Крыму три года, а на самом деле – два. Я позже определила это по подписям к фото, листая свой детский альбом. Было много ещё такой путаницы – вот и про больницу не знаю точно, почему я там оказалась.

Меня, семилетнюю, поселили в палату с детьми на четыре-пять лет старше. За окном была безнадёжная осень. Я ходила в столовую есть суп и варёные яйца, играла на кровати с зайцем Косей, писала прописи в разлинеенной тетради. Иногда приходила мать с банками домашней еды. В больнице было некрасиво, холодно, уныло.

В другой палате жили девушки постарше, лет по шестнадцать-семнадцать. Я как-то постепенно к ним прибилась. Вечерами к девушкам приходили парни играть в карты и флиртовать, а я у них была вроде как дочь полка – все меня привечали и нянчили, и я бегала обниматься то к одной, то к другой девушке.

В моей палате такого дружелюбия не было. Меня донимала одна девочка лет двенадцати. Дразнила, в шутку отбирала игрушки. Однажды она совсем заигралась – схватила зайца Косю, встала на кровать у стены и запихнула его за трубу отопления так, что мне было не достать. Я закричала, чтоб она отдала, девочка прыгала на кровати и смеялась над моим волнением, я заплакала, другие девочки начали её уговаривать, чтоб достала. Она вытащила зайца и бросила мне.

Я ещё поплакала, обнимая Косю, успокоилась.

И пошла к директору больницы.

Я прошла по длинному полутёмному коридору, постучала в дверь кабинета – мне открыл человек. Конечно, не факт, что он работал там именно директором, но в моей семилетней голове было не так много должностей для взрослых. «Переведите меня в другую палату, – смело сказала я директору. – К старшим девочкам».

Директор сходил в обе палаты, прояснил ситуацию, девушки постарше за меня заступились.

И меня перевели! По моей просьбе, вопреки правилам.

Потом с одной из девушек, с которой я больше всего сблизилась, мы лежали на покрытой казённым больничным покрывалом кровати и обнимались. И я, смутно ощущая, что делаю что-то неестественное, но как бы в благодарность, назвала её мамой. Не помню, как она себя повела, – вроде бы, мы просто лежали дальше, и она гладила меня по голове. Я вскоре забыла её имя.

Когда мать в очередной раз приехала, удивилась, что я ходила к директору. А потом наконец-то забрала меня оттуда.

У меня нет хороших воспоминаний про мать. Ни одного. Зато много плохих.

В детстве каждый приём ванной (ну, как – ванной, в 90-е мать грела воду и мыла меня в тазике) оборачивался моими воплями, её ором и затрещинами. Поэтому самостоятельно мыться я начала довольно рано.

Когда мне было лет пять-шесть, она ставила меня на горох или на гречку. Это такое наказание. Гречка потом отпечатывается на коленках кружевным узором, а горох – круглыми вмятинами. Стоять на горохе легче – он гладкий, а гречка колючая.

Отчётливо помню, как однажды я не хотела есть борщ: какое-то время мы с матерью препирались на этот счёт, а потом она взяла тарелку и вылила мне этот борщ на голову. Я даже не успела отстраниться. Борщ был к тому времени не горячий, и вышло не то чтобы больно, но просто очень обидно. Я разрыдалась и пошла в ванную вымывать капусту и свёклу из волос. Мне было одиннадцать.

Я коллекционирую фильмы про жестокое обращение родителей с детьми. Обычно ведь как: показывают какие-то среднестатистические семьи. Например, мама – требовательная, а отца нет. Или отец строгий, зато мама ребёнка очень любит. Или родители заняты карьерой, а детей воспитывает бабушка. В большинстве семей, видимо, так и есть.

То ли дело фильм «Волчок»! Судимая садистка издевается над

9-летней дочерью. Дочь к ней невротически привязана, несмотря на полное отсутствие ответной любви и заботы. А ещё есть фильм «Сокровище», победивший на «Оскаре». Там 16-летняя очень полная девочка беременна от собственного отца, а мать её за это ненавидит. «Он предпочёл тебя!» Тут без комментариев. Венчает мою коллекцию многосерийный фильм с Бенедиктом Камбербетчем «Патрик Мелроуз». Злой отец бьёт и насилует малолетнего сына – сын потом всю жизнь несчастлив.