Марина Арсёнова - Ребёнок обязан жить с матерью. Повесть

Мне, к счастью, неведомо сексуальное насилие со стороны матери или отчима, но очень знакомо ощущение того, что рядом – человек, который тебя ненавидит, а деться некуда. Яна Троянова, сыгравшая в «Волчке», – довольно точный портрет моей матери.

Каждое лето меня отправляли в детский лагерь – на одну или две смены. «Хоть отдохну от тебя», – объясняла мать. Я ненавидела детские лагеря. Мать из лучших побуждений договаривалась, чтобы меня взяли в отряд, где дети постарше: «Смотрите, какая она рослая! Давайте её к 14-летним». И потом мне всю смену приходилось им соответствовать. Иногда в лагере было совсем невыносимо, а иногда терпимо. Дети скучали по своим родителям и писали им письма. Я не скучала, но, чтобы не выделяться, делала вид, будто тоже очень хочу увидеть маму.

Однажды я провела две смены в детском лагере под Миргородом, где расположены термальные источники. У меня там здорово отросли ногти на руках – и перед возвращением домой я по-модному их накрасила: на левой руке – зелёным лаком, а на правой – оранжевым.

Вечером мы с матерью смотрели телевизор. Я иногда отвлекалась от экрана, чтобы взглянуть на свой яркий маникюр. Мать заметила.

– Обрежь.

– Не хочу.

– А ну обрежь, я сказала!

– Но они такие длинные. Жалко!

– Лёня, иди сюда!

Это была большая ссора. Мать орала, материлась. Отчим прибежал из кухни, зажал меня ногами как-то так, чтобы я не могла сопротивляться – и мать обрезала каждый ноготь сама – неровно чикнула под корень.

После вуза я работала журналисткой, и люди часто обращались ко мне с просьбами и предложениями. Однажды какая-то девушка выслала свою книжку и попросила, чтобы я оценила её произведение. Когда я открыла его – была потрясена: оказалось, что это бесконечно подробный текст о том, как девушку бил отец. И под столом бил. И около батареи бил. И руками, и ногами.

«Откуда она знает, что это тема мне близка?» – поразилась я. Я тогда мало кому рассказывала о своём детстве. И уж точно не писала о нём в «Фейсбуке», где состоялась наша переписка. У нас не было общих знакомых, и вообще она жила в другом городе. Я решила, что она всё-таки не знает – просто совпадение.

Текст был очень тяжёлым для меня и, к сожалению, написан плохо – я не смогла читать. Я ответила девушке, что с точки зрения аутотерапии написать такую книжку – полезное дело, но с читательской точки зрения всё по-другому смотрится, и рецензию на её книжку я сделать не смогу. Я не хотела её обидеть – какое-то время мы с ней ещё переписывались, но в том, насколько наши истории похожи, я ей так и не призналась.

Мне, честно говоря, не хотелось иметь с ней ничего общего. «Как можно всем рассказывать про такое? Зачем? Это же стыдно, стыдно!» – думала я.

Меня тоже били руками и ногами. Под столом, около батареи – во всех местах нашей квартиры. Меня била, толкала и пинала мать. Могла швырнуть в меня тарелку, книжку, пульт от телевизора. Я орала, закрывалась руками, убегала – она догоняла, загоняла меня в угол и била.

Меня тоже бил отчим. Но чаще они объединяли усилия: один держал, вторая била. Либо наоборот.

Было много побоев – и причин для побоев тоже всегда было много. «Умничаешь!», «Огрызаешься!» – причины. Не вынесла мусор – причина. Разбила салатницу – веская причина. Я посчитала, что салатница фигурировала в ссорах и побоях на протяжении семи лет.

Начиналось обычно так:

– Свет в туалете! – рявкал отчим, потому что я забывала нажать на выключатель, выходя из нашего смежного санузла.

– Но он не мотает даже. Ты же сам вставил в счётчик булавку, – «умничала» я, но выключала.

– А ну иди сюда! Огрызаться мне будешь! – тут он подлетал со красным лицом и больно хватал меня за плечо.

– Лёня, не трогай говно – вонять не будет! – орала из комнаты мать.

– Сама ты… – начинала я, всхлипывая. И сразу понимала, что сейчас будет.

И это, конечно, начиналось!

– Щас я тебе покажу, кто тут умнее! Ира, доставай ремень!

Отчим тащил меня в комнату, переворачивал на диване и лупасил офицерским полосатым ремнём «по заднице» – а мать держала. Но мог и ручищей. Отчим раньше был военным и потом пару лет служил в милиции. Я страшно боялась его и понимала, что заявлять на него бесполезно – своего не накажут.

Надо сказать, мать никогда не била меня пьяной. Когда она напивалась, я вообще не слишком её интересовала. Мать включала Аллегрову и плакала или уходила к соседям или просто сразу засыпала. Часто она звала каких-то друзей, они пили на кухне. Пьяной мать, наоборот, бывала ко мне добра.