Артемий Ладознь - Дымка. *Nebh. Об он пол чресплесе восчресплесь

Однако, и среди сравнительно сдержанной публики жажда престижа, – каковой не знавала тогда еще не слишком запущенная сетевая лихорадка, когда IRC уже не мог, а iFB уже не хотел (не) жить по-новому, – наметился крен в сторону признания братских языков столь искони различными, что и новгородская береста, и «Слово», и «Повесть», и «Назидания» (карпаторусского боляра сынови) уже были не указ; когда вкрапления германополонизмов («кшталт/gestalt», «шукати/suchen») в одном столь же приветствовались, сколь порицались намеки на те же, и к ним финно-угорские заимствования, в другом («есть/gibt» помимо «имею/habe»), которые грезилось преподнесть как системные расхождения.

Пока газ-батюшка да нефть-матушка стоили копейки, модными стали лозунги о ненадобности благодарованной дешевизны. Та же судьба имела постичь стабилизаторские потуги и даже достижения предположительно про-соседского премьера, который в бытность президентом будет изгнан с вердиктом: нам, молодым, нужна не стабильность, а бурленье! Лучше-де с Крайнезападом потерять, чем с Юговостоком – обрести. Как произойдет, причем по тем же лекалам, и на Крайневостоке во время буяющих «весен» (эти «спонтанные» волнения-волеизлияния кураторы-попечители Пражско-Будапештских проектов прошлого века даже не потрудятся переименовать; видать, дабы не спугнуть удачу).

Так первая Площадь и стартовала: под фестивальный ритм, камлание «мы не быдло, козлы не мы», и столь показательно (на еврокамеру) мирно-улыбчиво, что поначалу имелись основания видеть в этом нечто «вышеестественно-надмирное», а не просто – попущенные инферналии-сатурналии бесных, как покажется девятью с половиной годами позже. На площадке действовал сухой закон, строгость порядков и фейс-контроля вроде лембержской кнайпы или ее лесного прототипа – схронов для «наших партизан». Кстати, так звучал и одноименный альбом популярной в столично-немагглянской тусе расово-чистой и кристально-свидомой группы, переучредитель коей был сыном одного из поэтов «расстрелянного возрождения». Это ничего, что пророки последнего, как и годится либералам, подобно азимовскому Мулу взывали к сочувствию с тем, чтоб позже явить свою инициативную сущность. Одни, как-то Хельга Тельга, приветствовали Фюрера и его sustainable policies, но, подзарвамшись, начали хамить, уверовав в собственную лицензию и уберорднунговость. Видимо, первым их разочарованием было то, что херр Ади первым «предал» дело BundEhr – а именно, не одобрил примата уникальной и эксклюзивноярлыковой триполоарийскости. Из не «мертвых и нерожденных», а молодых околошестидесятников выделялся Стусан, воспетый, помимо местами опасно-сносной лирики, интеллигентской хуцповатостью: одним из первых, упослившись на Юговостоке, стал требовать от абориген пользоваться в быту исключительно литературной, в высшем и подлинном смысле «соловьиной».

Ой ли #некозлы? Проведем небольшой мысленный эксперимент по решению задачи трех тел на современном этапе, а именно – выявлению наиболее деспотичного вольнодумца и заискивающего сноба среди троих: физикозавистника от экономистов Глюкмана, беспощадно-фанатичного заводчика чернушек ТуЛепа и дьяконски хитрого духовных джихадов мастера, по совместительству жреца поттерьянства Гуруева. And the answer points to… правильно, BundEhr. Во всяком случае, для некоторых аудиторий, привычно выбирающих его же меж Ларисой Косач и Сковородой. Впрочем, как и для варькарауловых, имеющих своими первыми гуру Гуруевых, а те – опять верно, #ХареПоттеров , которые и обучили их искусству утонченного (как и не весьма) хамства, причем пополам с трансовым подхалимажем. Причем занятнее всего то, что заигрывание с аудиторией сопряжено скорее с презрением, особенно в части необязательной аргументации. Впрочем, даже взыскательная аудитория порой того заслуживает, довольствуясь малым и лукавым в рамках прагматичного целеполагания.

Вообще, редко какой Философский пароход той непростой эпохи, будучи выслан, добирался до определенного места назначения; по большей части, куда сроднее было раствориться фаршем, фарсом робких сценариев слабоопределенными колеями да кильватерами изысканий. Решительность действия и сердце-впереди-мысли столь же уверенно двигали к пропасти и бронепоезд а революцьонэров, и шахид-мобили небесных туристов, и «глендевагены» небедных мира сего – профессиональных народобудителей в веке сем. Нередко во мгле маячил ин айсберг; ан мало кто успевал заметить то, чего ленились чаять в угаре Великих виртуально-институциональных переселений народов и интеграционных блоков…