Ксения Гожа - Трое в преисподней, не считая мертвецов. Не спрашивай, по ком звонит колокол – он звонит по тебе

Любовь Рашитовна, кряхтя от напряжения, присела на край своей кровати, если это сооружение вообще можно было так назвать. Как ужасно было осознавать, что старость большинства людей проходит именно в таких условиях – люди в России умирают от нищеты в разрухе, а государство закрывает на это глаза и говорит, что в стране все замечательно.

– Моя дочь умерла. Что вы от меня хотите? – эти слова отняли у пожилой женщины много сил, и не только душевных. Ее глаза заслезились, и она краем вязаной кофты вытерла увлажнившиеся впалые щеки.

– Как бы тяжело вам ни было, нам надо с вами об этом поговорить. – Виктор передал свечи Елисееву, а сам присел на табурет, напротив старушки. – Но чтобы наказать убийцу вашей дочери, нам буквально необходимо узнать все, что может дать хоть какую-нибудь подсказку. Вы нам поможете?

Любовь Рашитовна пустым взглядом посмотрела на Виктора. Пышущий отвагой и молодостью, с румянцем, расцветающим на бледных щеках, поправляющий холодной рукой темные кудри – как прекрасен он был в своем образе героя, но совсем не внушал к себе доверия.

– И кто вас понабрал, детей, в полицейских…

Старушка, охая, начала говорить.

– Приехали мы сюда, чтобы заработать денег. Тогда это село было рабочим поселком, а в СССР все ехали в Сибирь, чтобы найти работу.

– Да тут же невозможно жить, не то что работать! – воскликнул Павел.

– Кто хочет жить – везде будет жить…

Виктор согласно кивнул.

– Дочь моя, Лизонька, не живет уже со мной. Повзрослела рано, когда младший брат родился.

Сергей записывал всю информацию в свой блокнот с водопадами. Мажит стоял рядом и ждал телефонный звонок из полиции. Вскоре должны либо доказать, либо опровергнуть участие Маргариты в убийстве девушки.

– У вас, получается, еще дети есть? – спросил Виктор, пододвинув табурет ближе к кровати.

– Нет.

Он повернулся к своим напарникам, задавая немой вопрос.

– Умерли все, – прошептала Любовь Рашитовна. – Петруша, самый старший, погиб в аварии. Ехал быстро, а дороги скользкие…

Она готова была заплакать, но пыталась удержать слезы. Потеря собственных детей для каждого значит потерю жизни, но эта старушка пережила всех детей и продолжает держаться.

– Олег, младший, умер пару лет назад, от рака.

– Это ужасно, – сказала Лисичкина, – мы живем уже в две тысячи шестом году, а лекарства от этой болезни до сих пор нет.

– Может лет через пятнадцать будет, – ответил Уткин.

– В две тысячи двадцать первом и поговорим об этом.

– Лиза вот умерла последняя. Сильный удар. Мне показали фотографии.

– Мне очень жаль, что вы видели это, – Виктор положил свою руку на маленькую ручку старушки.

– Я видела то, что видела. Не нужна мне ваша жалость. Она не вернет мне дочь и сыновей.

– А где жила ваша дочь? – спросил Елисеев, переворачивая листок блокнота.

– В Дивногорске. Город, до леса далеко. Как она оказалась там, не понимаю…

– Любовь Рашитовна, я обещаю вам, что мы найдем убийцу и накажем его.

– Правосудие, – усмехнулась она.

Звонкая, совершенно дурацкая мелодия мобильного телефона прорезала сложившуюся ненадолго тишину, и Мажит, что-то буркнув, (по всей видимости, извинение), вышел на улицу.

– Любовь Рашитовна, ваша дочь жила одна в Дивногорске? – Снегирёв снова обратился к старушке, и та быстро отерла не желавшие покидать ее слезы горечи и отчаяния.

– Одна она жила, замуж не хотела выходить. Все говорила, денег сама заработать хочет сначала, на работу хорошую пыталась устроиться, да разве найдешь в этой глуши сейчас что-то? Все развалили, разграбили… Не нужен простой народ этой стране больше. Вот и сидим теперь по домам своим, ждем, пока на голову крыша обвалится. Может, хоть в других городах что-то меняется. Да и то вряд ли. В России куда не поезжай, везде все одинаково. Лучше нет.

– Что вы делали в этом поселке? – спросила Лисичкина, чтобы ненадолго отвлечь старушку от мыслей о смерти своего последнего ребенка. Может, после небольшой передышки она сможет ответить еще на несколько вопросов. Снегирёв понимающе ждал.

– Завод здесь был, все работали, и мужики, и бабы, слава богу, хоть детей в покое оставили, после войны-то. Части для техники мы тут делали, для тракторов, в основном. Не знаю, куда это все потом уходило, потому что у нас пахать тут нечего, тайга сплошь и рядом.

Любовь Рашитовна закашлялась и шалью прикрыла рот.

– Вы больны?

– Как знать. Каждый из нас чем-то болен. И не обязательно болит тело.