Лейла Элораби Салем: Владек Шейбал

– Станислав, – первый нарушил молчание Теофил, – когда ты приведешь Владислава на крещение?

– Но он крещен в Згеже, – ответил с недоумением тот и мельком взглянул на Брониславу.

– Да, я знаю о том. Но Владислав наша кровь и должен быть крещен по нашему армянскому обычаю, дабы никогда не забывал бы о своем происхождении и о том, какому народу он принадлежит, – голос архиепископа был тихим и спокойным, но в тоже время твердым и строгим, спорить с ним Станислав не смел.

Во время обеда Казимеж и Владислав ушли наверх отдыхать. Выслушав новую сказку от няни, дети легли спать. Старший брат сразу же заснул, а Влад подошел к окну и глянул вниз; со второго этажа ему виделся весь двор. Он наблюдал, как отец и мать провожают дядю, как он благословляет их крестным знаменем. И сразу почему-то в его душе родилась тяжелая тоска. Он чувствовал, будто его обманывали, думал, что родители специально спроводили дядю, дабы он, Владислав, больше его не увидел. И не желал мальчик, чтобы дядя Жозеф уходил, чтобы покинул его, оставил. С трудом пересилил Влад желание выкрикнуть из окна слова прощания, лелея в сердце надежду вновь увидеть дядю.

Ручка двери повернулась, кто-то осторожно входил в комнату. Владислава бросило в жар. Забравшись под одеяло, он притворился спящим. В воздухе запахло сладким ароматом духов – то была его мама. Лишь ей одной, родимой и самой лучшей, доверился он, открылся. Бронислава медленно уселась на край кровати, с умилением взглянула на сына.

– Я знала, что ты не спишь, – прошептала она.

– Как ты догадалась? – недоверчиво, сузив глаза, поинтересовался Владислав.

– Я твоя мать и знаю все, что ты делаешь и о чем думаешь. Также я знаю, как ты любишь разговаривать с цветами и деревьями, понимая их язык.

– А папа ругается на меня за это. Он не верит мне, думает, что я обманываю, – печально отозвался мальчик и его красивые голубые глаза увлажнились от слез.

– Я тебе верю, – молвила Бронислава, пододвинувшись к сыну и обняв его крепко-крепко, – я верила, верю и буду верить тебе всегда, потому что люблю тебя больше всех..

Владиславу больше не хотелось плакать. С детским светлым чувством он прижался к матери, сел ближе к ее бедрам, слышал стук ее сердца, осязал, как горячая алая кровь струится по жилам. Музыка сердца матери – бум. бум, бум – была любимой для него, проходя невидимым потоком в его существо сквозь ее тонкую белую кожу.

В большом, заново отреставрированном армянском соборе во Львове, среди восточного великолепия и европейского барокко, в свете косых солнечных лучей и множества восковых свечей, от которых исходило легкое тепло, у алтаря на постаменте стоял семилетний мальчик с широко раскрытыми глазами. Над его головой свешивались блестящие хрустальные канделябры, окутывающие светом дитя. Владислав был одет в белоснежные роскошные одеяния, лицо бледное от страха неизвестного. Его уши отчетливо различали церковное песнопение на армянском языке и он понимал каждое слово, ибо давно еще – изо дня в день – заучивал наизусть армянские молитвы и Писание, повторяя их за своей бабушкой Вильгельминой.

Теперь Владислав был один: ни отца, ни матери не находились рядом. Лишь его великий дядя Теодорович в праздничной широкой сутане ходил вокруг мальчика, а за ним в великолепном величии одеяний шли семь священников – как на подбор высокие, широкоплечие. И Владислав казался на их фоне на удивление совсем маленьким – крохотная хрупкая фигурка подле темного золота и черного бархата. Балансируя между ним, Жозеф Теодорович произнес последнюю молитву и с именем Господа, полив ребенка святой водой, осенил его крестным знаменем, сказал:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

– Аминь, – вторили за ним другие священники.

– Господи, благослови Раба Твоего, чье имя станет Владимир, – Теодорович сверху вниз глянул на племянника, который вопреки всему восхищался красотой армянского собора под высоким, уходящим к небу куполом.

Отныне и впредь, до конца своих дней, новое имя Владислава перед Богом было Владимир.

Завершив таинство крещения, архиепископ вздохнул, устало улыбнулся племяннику. Теперь никто из их многочисленной армянской родни не посмеет сказать что-либо, упрекнуть родителей в том, что сын их, будучи армянином по крови, не унаследовал веру своих предков.

Владислав, хоть и был еще ребенком, но детским невинным чутьем своим многое понимал и осознавал, но выразить все это словами не мог. Он коснулся дядиной руки, с улыбкой поглядел на него снизу вверх. Архиепископ положил свою большую ладонь на голову мальчика, прошептал: