Лейла Салем - Два брата - век опричнины

© Лейла Элораби Салем, 2016

ISBN 978-5-4483-5702-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ночь стояла тихая, где-то далеко лаяла бродячая собака, улицы были пусты, если не считать двух часовых с бердыщами на плечах, чья служб состояла в усмотрении за порядком в ночное время. Толстые, обитые железом, ворота защищали дворы бояр и дворян от татей и лиходеев не хуже огромных собак, что охраняли покой своих именитых хозяев.

Вдруг неожиданно раздался треск ветки – ночью в полной тишине это был значительный звук, чтобы услышать его, потом донеслись торопливые шаги, во дворе залаяли собаки, из сеней, что примыкали к большому дому, выбежала фигура и что-то прокричала, в ответ был услышан свист. На какое-то мгновение, длившееся не более трех секунд, нависла мертвая тишина, потом снова донеслись шаги, кто-то злобно выругался, к высокой ограде побежали два больших пса. Окружив высокое дерево, они принялись злобно лаять и рычать. Прибежавшие на шум трое мужчин в накинутых поверх рубах кафтанах, потрясли дерево. С крайней ветке, что свисала над забором, упал на землю к их ногам человек. Один из мужчин посвятил его факелом и с усмешкой пнул ногой. Упавший оказался совсем молодым человеком, не более двадцати лет. Он попытался было подняться на ноги, но три пары рук сжали его члены и поволокли в дом.

– Что, не смог убежать от расправы, тать поганный? – прохрипел один из мужчин, обличием похожий на межведя – такой же огромные и сильный.

– Сейчас вот наш хозяин Никита Федорович потолкует с тобой о жизни, вскинет на сук, вдругорядь неповадно будет на чужое добро зыриться, – сказал другой, помоложе и меньше ростом, чем первый.

Парень, не смотря на падение, старался не проронить ни слова. Он понимал, что брыкаться, звать на помощь бесполезно, его сил не хватит на троих, а коли так, то лучше вообще не думать о случившемся, а просто дождаться своей участи. Как же так, вертелось у него в голове, неужто Андрей не позаботился о его и своей безопасности, неужто не приказал сторожку оставаться в тени и держать собак на привязи? Выходит, слово Андрея не имеет здесь никакой силы?

Несчастного избитого юношу внесли в горницу и усадили на длинную скамью. Молодец огляделся вокруг, не понимая, где находится: посередине стоял высокий стол с резными ножками, вокруг него две скамьи, застеленные красным сукном, в углу висели образы святых, а подле них горели церковные свечи. В комнате было душно, однако юношу пробирал озноб от одной мысли – сколько часов ему осталось жить на этом свете.

Боковая дверь, что вела в иные комнаты, со скрипом отворилась и в горницу ступил, тяжело переставляя ноги, седовласый, еще не старый мужчина среднего роста, его раскрасневшееся от жары лицо, на котором особенно выделялись пара карих пронзительных глаз из-под нависших бровей. Три стража низко склонились пред ним, один из, тот, что похож на медведя, указал корявым пальцем в сторону вора и низким голосом проговорил:

– Вот, князь, татя ночного поймали, самолично на крома твои позарился, да стражка вовремя спохватился.

Вошедший, коим оказался Тащеев Никита Федорович, уселся на скамью за стол, взял в руки яблоко и одним взмахом ножа разрубил его пополам, одна половика укатилась со стола, другую он начал жевать. Юноша все время косо посматривал то на него, то на нож, блестевший в его руках.

– Говори, – выдавил из себя Никита Федорович, обращяясь к молодому человеку, – кто таков? Чего тебе в моем доме надобно?

– Азь есьм Олешка, вдовий сын.

«Медведь» хохнул, Никита Федорович стукнул по столу, кувшин, что стоял рядом, упал и из него вытекла вода. Князь не обратил на это внимания, его взгляд был прикован к испуганному лицу незадачливого вора, особенно выделялись на фоне белой кожи красивые, большие ярко-голубые глаза, осененные длинными ресницами.

– Ты мне лучше скажи, отрок неразумный, почто в дом мой полез? Чего ты выкрасть хотел, тать окоянный, холоп презренный?

Не успел Олешка промолвить и слова, как двое руслых мужа подняли его и повалили на пол, один из них больно скрутил за спиной руки и прошептал на ухо:

– Говори правду, пёс смердячий, покуда жив! А не то на кол тебя посадим, нутро все твое вывернем наизнанку!

Никита Федорович встал и подошел к несчастному. Тот из-за дикой боли не мог проронить ни слова.

– Почто молчишь, аль язык проглотил? – спросил он.