Вячеслав Киктенко - Таянье Тайны

«Моя» девочка забирается на вершину паучьего купола, и только взобравшись туда, безопасно уже для себя кричит весело-злобное:

– «На дворе 21-й век, дядя! Ты понял? Ты дурак, дядя! Двадцать первы-ый!…»

– «Жаль, что не 12-й» – отругиваюсь безнадежно. Так, для проформы.

И вспоминаю стихи «Предок на завалинке»:

Он думает о юности, быть может,

А может, вспоминает неолит.

Огнями трубки темноту тревожит,

И тишину усами шевелит…

***

«Темна вода во облацех…».

На земле темнее. На земной воде ворожат, волнуют марь колдовства. А колдуны кто? А – повара, заваривающие революции. Вмешиваются во все бурные дела. Случись заварушка, бунт, драчка (в пивной, в борделе) – колдуны тут. Или так себе, шишиморы. Вроде убогонькие с виду, не шибко страшненькие, но подбрасывающие хворосту в костерок. И – огонёк разгорается, перерастает в Огнь…

***

Ленин очень сильный колдун. Сильнее даже Троцкого. Сильнее Сталина. Тот смотрел на Ленина, точно кролик на удава, беспрекословно исполнял все его заветы, даже сомнительные. Что спустя столетье обидно.

План устройства СССР по экономическим зонам, а не по нацреспубликам, предложенный Сталиным, был дальновиднее. Но Ленин сказал «НЕТ», и Сталин съёжился. И за 30 лет полновластного правления не посмел переделать по-своему. А то, глядишь, жили б и ныне в единой стране. Сильный колдун Ленин. Очень сильный. Впрочем, «Темна вода…»

«…устав от молений, глумлений,

Сложив свои кости в карман,

Восстав с богатырских коленей,

Рассеяв былинный туман,

Амур Енисеевич Ленин

Уходит в глухой океан.

…ни Надин, ни Ленин, весь…»

***

Колдуют на земле многие, особенно бабы и революционеры. А если не они, так учёные. Тут всё зависит от диапазона стихии. Буря, огонь, град, ливень – вот среда. Или природная лаборатория для «учёных». Их стихия.

Подкормка же классических колдунов, упырей, вурдалаков – чаще в ином. В кишениях злоб, в нечистотах народных. Незаметно, тоненькой вьюжкой завиваются колдуны и колдунчики в бурные дела, непостижимым образом становятся «своими». Возглавляют бунты, революции, перевороты. – «Кровушки надоть!».

Другими словами – энергетики. В том числе страсти, эроса, умопомраченья.

Голой, неведомой силищи…

***

Овечьи ужасы детской души, скукоженной, запуганной всеми страхами мира, всею поганью взрослой, эти тьмы неистребимо проступают из прошлого, с давнего-предавнего сна. Со дна. Из баснословного былого. Это былое, гнездящееся в душе, так и не осознано, не осветлено разумом. Не обезврежено светом.

***

Страшно огню. Страшна тьма. Но не так, как простым смертным. Простые смиряются с тьмой, чередуя дни, ночи. Будет тьма. Будет свет. Тьма. Свет. Тьма. Снова…

Огонь – карбонарий. Не смиряется с тьмой! И хотя сам по сути не что иное, как искалеченный свет, бунтует. Всегда шипит и бунтует…

***

Огонь, огонь, исчадье ада, света

Больной извив, излом, огонь – ведь это

Болезненный, несовершенный свет,

Как жар любви на уровне соблазна,

Невопрошённый, замкнутый, как плазма,

Как обращённый внутрь себя ответ…

***

Страх плоти визгливей души. У души и страха-то, кажется, нет, чует: бессмертна. Олимпийка! А плоть побаивается, смертна, дурочка, смертна…

Даже в перспективе круговорота?

Какой, на фиг, круговорот, какая «Божественная энергия»? Страх острей. Душа – постоянный ток. Плоть – переменный, порывистый. Прерывистый.

***

Мир, где не будет тёмных обрывов тайн, возможно и лучший – открытый настежь, простодушный, доверчивый. Как немногие из лучших сейчас. Но как без тайны?

Многие живут иначе. Власть. Война. Доминирование. Битва. Победа. Любой ценой. Даже ценой золота. Ничо, всё переплавится. Ничо, ничо…

Но – Победа. Любой ценой. Зверство – вот счастье!

Ничо, ничо…

***

– «А я тебя – навижу!..»

***

По глубиной, трудно осознаваемой, едва мерцающей яви скользит, иногда вспыхивает запредельное, выбившееся из земного круга. Что-то такое, где можно увидеть не только жизнь – пред-жизнь.

А за ней, следовательно, и за-жизнь? Но тогда неизбежно сосёт, подсасывает сердце вопрос – а победители здесь, на земле – кто? Как кто? – вскрик сгоряча – кто как не мы? А за вскриком оглушённая тишь. И смутная поначалу догадка – а мы разве не, прорвались в мир ценой гибели миллионов? Тех, безвестных, но ведь таких же, как мы! Бывших такими же, как мы, но теперь уже, поле нашей Победы, совершенно безвестных. Бесцветных. Безвидных. Не прорвавшихся к зачатию. И кто же такие эти мы, прорвавшиеся, состоявшиеся? Поначалу в чреве, внутри, после вовне?