Вячеслав Киктенко - Таянье Тайны

«Какие вы ужасные!»

«Почему?»

«Убиваете людей, а потом ещё и съедаете их… ужасные!..»

«А что, разве у вас войн не бывает?»

«Ещё какие! Не то, что у вас!..»

«А что вы делаете с убитыми?»

«В землю закапываем»

Вождь покачал головой, отхлебнул из глиняной чаши веселящего напитка, и грустно-грустно молвил цивилизованному человеку:

«Какие вы ужасные… убиваете людей, а потом ещё и в землю закапываете…»

***

А вдруг прав именно Вождь? Хоронить надо – кость. В Писании ни слова о мясе. А вот сохранить кость, не преломив колено, важно. Даже до чрезвычайности важно. Сохранить по-коление – главное. Этому, главному, в Писании немало места уделено. Через всю книгу проходит. А что мясо? «Па кости ». То есть – что сверх кости,

то есть – паки . Паки и паки.

…так из первичного цеха выходит голая труба. А уже потом, в следующем цехе её обматывают в мягкий материал, в изоленту, асбестовое покрытие. Обмотка эта поверх трубы – па трубок. То есть – паки. То, что сверх голой основины. Несмотря на грубость сравнения, и здесь проступает суть: в самой глубине – кости. Пакости, которые находятся поверх костей. «Ливер», мясо. Пакости – снаружи. Паки…

В Писании ни слова о каннибализме. Но если отстраниться от общепринятого и, возможно, глупого, то…

***

Мясо следует – жрать! Родственникам почившего. Может быть, это лучшие поминки, как считали в древности некоторые племена, бактрийцы, масагеты. Это у них была прочнейшая память об ушедшем. Мол, Там – встретимся, потом, чуть погодя. Обнимемся, обсудим, поговорим о всяком, бывшем на земле. А мясо-то причём? Неужто господин Червь, Главный Гурман благороднее собаки, человека?

***

Смертью живы, смертью! Смертью травы, деревьев, скота, друг друга. При чудовищном распложении пропитание всё равно станет главной проблемой, что давно поняли китайцы. У них в дело идёт всё, что содержит белок: черви, змеи, тараканы… а ты, гуманист, чего брезгуешь, морщишься? Шаурмы не кушал, кошатинки-собачатинки-человечинки не пробовал?..

***

Мало, слишком мало знаем про обычаи древних. А ведь многое могут сказать У массагетов, например, считалось величайшим несчастьем, если смерть родственника или близкого человека произошла по естественным причинам.

Поэтому к тем из них, кто очень состарился, сходились все родственники и убивали его, пока не умудрился упокоиться самостоятельно. А потом поедали вместе со скотом, ему принадлежавшим. И только тогда конец жизни считался счастливым. Во всяком случае, правильным. Безоговорочно считалось, что это гораздо лучше, чем быть съеденными червями. Древность, седая древность…

А бактрийцы, например, выбрасывали тело на съедение собакам и птицам. А потом очищенные от мяса кости погребали в глиняных сосудах – оссуариях. Священными в их верованиях считалось солнце. Поэтому и нельзя оставлять мертвое мясо и кости под солнцем. Мясо подлежало съедению, а кости погребению, подальше от глаз солнца. Священной также считалась земля. Значит, нельзя и её осквернять разлагающимся мясом. Хоронили лишь кость. Умершего от болезни есть опасались, но хоронили кости и горевали, что ему не пришлось быть убитым. Впрочем, это касалось только мужчин. Женщин не ели и не приносили в жертву…

Чрезвычайно занимательные обычаи, поучительные в чём-то. Внимательней присмотреться к укладам и ритуалам разных народов, понимаешь – одна интуиция, пожалуй, ещё наводит на верный, хотя и страшноватый, самый-самый древний следок…

Битва… что Битва? Шла, идёт, длится. Шествует торжественно. И не только на верхних эшелонах, не только в горних. Кровавится-кучерявится на земле. Да и только ли на земле? А в самом низу, в поддонах пред-жизни, там – что?

Приблизительная статистика такова, что даже в самых великих исторических битвах погибало не более ста миллионов. А там, в поддоне, в кишащей битве сперматозоидов, при каждом соитии – миллионы погибших. Причём безымянно. Каждый раз миллионы…

И чем искупит сперматозоид-убийца, оплодотворённый яйцеклеткой, эти миллионы? Ничем. Здесь – ничем. Победитель, выходит, страшней полководца, фюрера, тирана?

***

Нет, не уходит Битва. Никак, никуда! Зато Червь уходит. Неторопливо, солидно уходит – в своё Метро. Уходит, и нажирается там до отвала. А на следующей остановке выползет, непременно выползет. У него там, на кладбище, хорошее Метро. Оно хоть и тёмное, но с разветвлённой системой тоннелей, переходов, выходов.