Андрей Щупов - ГАСТРОЛЕР

– Ага, как же! – Бродяжка чуть привстал, насупленным взглядом побродил по залу. – А вот я тебе покажу сейчас, кузнец-удалец, полюбуешься… Ага! Видишь вон тех двух шалав? Те, что в мешке роются…

– Ну?

– Вот тебе и ну. Сколько знаю их, столько и пьют. Вот с такусеньких лет. Папа с мамой выучили. На свалке родились, там и выросли, там и образование получили. А такие, удалец, много не накуют. Ты думаешь, им по сорок? Фига-с два! И двадцати пяти нет! Ножки, как спичечки, рожи рябые, – такой вот получается молот! Так что иди ты со своим кузнечеством куда подале! Других учи, а меня не надо.

Крякнув, пассажир взглянул на головастого бомжа с оттенком уважения. Поднявшись, шагнул было в сторону, но тут же вернулся.

– Ладно, философ, принято. А теперь подскажи, где тут у вас желудки поправляют? Буфет-то, я вижу, прикрыли.

– Правильно. До шести утра. Но если невтерпеж и деньги водятся, топай через площадь. Там забегаловка. Ночное видео плюс котлеты с капустой.

– Хмм… И почем тамошние котлеты?

– Спросишь, скажут, – мужичонке разговор явно наскучил. Должно быть, обиделся на «дурака». Кивком поблагодарив за совет, пассажир зашагал к выходу. Покидать теплое помещение, ой, как не хотелось! Однако желудок диктовал свое. От дверей тянуло стылой злобой ко всему живому, за покрытыми изморозью окнами тускло мерцали звезды безжизненного космоса. Достав из кармана вязаную шапочку, черноволосый натянул ее до самых бровей, не без труда преодолев сопротивление тугой пружины, вышел наружу.

Ледяными ладонями стужа огладила щеки, сыпанула в лицо морозным крошевом. Остановившись, пассажир задрал голову. Звездами благовещенский край оказался богат. Яркие, крупные, они беззвучно влекли к себе, покалывали крохотными лучиками. Если б не холод, смотреть бы и смотреть в такое небо. Точно также выглядел город на подлете…

Поежившись, он повертел головой. На небольшой площади парили выхлопами автобусы, одинокое такси безуспешно помаргивало зеленым огоньком. Чуть дальше, за изгородью, где простиралось летное поле, чернели хищные силуэты боевых вертолетов и истребителей. Немудрено. До границы с Китаем чуть больше сорока километров. Без бдительности – никак.

С шипением втянув в себя воздух, черноволосый гигант повернул обратно. Вновь скрипнула чудовищной крепости пружина, зал окутал жилым теплом.

– Слушай, философ, тебя как звать?

– Что, любопытно? – золотушный мужичок склонил голову набок. Страха в нем не чувствовалось. Да и кого бояться? Случайного пришлого? Он, слава Богу, находится на своей территории. – Ну, предположим, Морис. Что дальше?

– А меня, предположим, Геннадий, – черноволосый кивнул в сторону выхода. – Может, нам вместе прогуляться в эту твою забегаловку? Скучно одному. Посидим, поболтаем. Плачу, разумеется, я.

Последняя фраза оказалась магической. Мужичонка замялся. Уже привстав, в сомнении бросил взгляд в сторону очереди на деревянную решетку. Геннадий фыркнул.

– Брось! Пока до тебя дойдет, утро десять раз наступит. А со мной все надежно. Базар, капуста, видики, котлеты. Если сомневаешься, могу билет продемонстрировать.

– Ладно, пойдем, – Морис поднялся. – А то заблудишься ненароком.

– Билет-то показывать?

Морис думал недолго. Прищурившись, кивнул.

– А как же? Обязательно!..

Забегаловка оказалось не ахти какой, но котлеты с капустой в ней действительно нашлись. Перетрудившийся за день видик временно не работал, но Геннадия это вполне устраивало. Морису было все равно. Чавкая, он припал к тарелке, едва ее поставили перед ним на стол. Было ясно, что он голоден. Полюбовавшись аппетитом соседа, Геннадий попросил повторить порцию и ко всему прочему заказал бутылку вина.

– Это еще для чего? – Морис сухо сглотнул.

– Не боись. Пропивать тебе более нечего.

– Тогда зачем?

– А затем, что мы идем к высшей форме эгоизма – ощущению чужой боли, как своей собственной! – продекламировал Геннадий. – Тебе больно, это видно, в моих силах приуменьшить твои страдания.

– Я вовсе не страдаю!

– Ладно заливать. Не страдает он… Все мы – одинаковой масти страдальцы. Покажи мне хоть одного счастливого человека, и я отгрызу свою руку. Хочешь, правую, хочешь, левую. Когда про человека говорят, что он в прострации, на деле подразумевается, что он в просрации. Такой вот никуда негодный каламбур. Мудрецы страдают наравне с глупцами, средние мучатся оттого, что они средние.