Александр Козлов: Именем ангела

– А ты чего расселся, как в гостях? Дома дел невпроворот, а он – погляди на него! – брюхо себе набивает! А ну-ка вставай, лоботряс, сеном займись, живо! Токмо, гляди у меня, вилы на место верни потом, а не кидай, где ни попадя. Не приведи Господь оступиться на них, пиши пропало, окаянный, заживо погребу, где найду…

Ангелина отвела сына в детский садик. Еще с утра заметила, что Антошка вялый, малословный. Не раз интересовалась, здоров ли, не болит ли чего – горло, живот. Малыш качал головой, но в садик отправился без энтузиазма.

Воспитательница, принимающая детей, остановила Ангелину, проговорила полушепотом:

– На днях Антоша нечаянно проговорился, что видел, как папа бьет вас. Это правда? – не дождавшись ответа, подчеркнула с педагогичной чопорностью: – Скажу вам, нас беспокоит психологическая атмосфера, в которой воспитывается мальчик…

– Меня тоже, – резко ответила мать. – Простите, но по-ра уже бежать.

На работу успела вовремя – маршрутка была набита битком и везла пассажиров, не останавливаясь, до самого центра. В отделе сортировки никто не обратил внимания на Ангелину (ее вообще замечали редкий раз, и то исключительно по архиважным вопросам, когда требовалось обращаться лично). Загрузилась, как обычно, тяжелой поклажей из газет, журналов, бандеролей, писем и квитанций, вышла с Главпочтамта, на мгновение остановилась возле урны с мусором, чтобы выбросить в нее бечевки, срезанные с упаковок. Спиной ощутила на себе посторонний взгляд.

– Трудиться спешу, – проговорила Надежда сладким голосом сирены, – дай, думаю, по дороге на почту загляну. Может, тебя увижу да посылочку передам, – протянула маленький сверток. – На вот, забери – мне чужого добра не нужно, а мужского – и подавно, – добавила с переспелой иронией, что едва не поперхнулась от самодовольства.

– Злая ты, – Ангелина смерила ее презрительным взглядом, – потому что одинокая, – повернулась спиной и зашагала вперед.

– Злая? – опешила насмешница, выбросила сверток в мусорную урну, догнала обидчицу. – Одинокая? А ты-то! ты сама-то нужна кому?

– Да! – обернулась молодая женщина с такой решимостью, что Надежда отшатнулась. – Да, я нужна! Нужна сыну – ему одному, и мне этого достаточно! Дороже него у меня никого в жизни нет, только ради него живу, дышу. И я не никому позволю, слышишь? никому! портить ему кровь, как всю жизнь это делали мне такие, как ты, такие, как мой муж и его мать. Сама я все стерплю – любые оскорбления, унижения, побои. А за него, моего сына, всякого готова убить. Сама паду, а его защищу! Пусть кто попробует только худо отозваться о нем, оскорбить или, не дай бог, обидеть – рукой приложиться, тому точно не поздоровится, умру, но в обиду не дам никому! Это мой сын, и я нужна ему, единственному человеку на этом свете, а больше ничьей любви мне не надо!

Глаза и щеки Ангелины горели, руки дрожали; говорила она тихо, но страстно и отчетливо, и каждое слово, как клинок, вонзалось в сердце ошеломленной Надежды.

– Господи, Линка, никогда не знала тебя такой. Да ну постой же, задержись на минутку! – Надежда попыталась схватить Ангелину за руку, но та посмотрела на нее таким тяжелым взглядом, что красавица растерянно отступила. – Ничего не было, – прошептала так тихо, будто опасалась, что кто-то услышит ненароком. – С Мишкой ничего не было. Клянусь! Чуток хотела досадить. Зазвала к себе, намекнула раздеться, нарочно поцеловала его в шею, чтобы помадой наследить, а когда остался в чем мать родила, сказалась больной и велела убираться (он был такой пьяный, что все принял за чистую монету); бросила ему вещи, а трусы под кровать ногой швырнула. Так все и было. Да, мужик он красивый, но, клянусь, не в моем вкусе – ласковых и заботливых люблю, услужливых и щедрых. К тому же ненавижу тех ничтожеств, кто на бабах кулаки чешет, сама бы такому котелок раскроила чем ни попадя…

…за столиком уютной кафешки, куда Надежда уговорила Ангелину зайти в знак примирения, красавица вдохновенно продолжала:

– А ты молодец, Линка, я даже не ожидала от тебя такой смелости. Ты права: я такая одинокая, что временами волосы на себе рвать хочется. У тебя есть сын, ты любишь его, он любит тебя. А это такое счастье, настоящее, материальное, не придуманное! – глаза ее увлажнились, но брызнуть слезой не решилась из-за дорогой туши, хотя и водостойкой. – Впервые я забеременела в пятнадцать, еще в технаре. Пока живот не вырос, сделала аборт у одной повитухи, потому что в больнице отказались. Думала, все – гуд бай, материнство! Нет, бог смилостивился: в первом браке снова забеременела, только не от мужа, а от любовника. Опять абортировалась, потому что за два года не понесла от мужа – пустоцветом оказался. Развелись через год. Нашла другого – не красивого, но состоятельного. Жила с ним честно, порядочно, ни с кем на стороне не шалила. Правда, родить больше так и не смогла – видать, свое отходила, по глупости утратила священный женский дар. Со вторым тоже разошлась: выяснилось, у него родилась дочь от какой-то там, гм! девицы. Разошлись по-доброму, цивилизованно – без скандала. Он оставил мне все – квартиру, гараж (машину, правда, забрал), дачный участок, который мне и в помине не нужен. Вот так я и осталась коротать деньки незамужние, бессемейные, бессмысленные. Мужья бывшие до сих пор деньгами помогают, отзываются на просьбы. Но… Права ты: никому я не нужна для серьезных отношений, заботиться мне не о ком, кроме как о самой себе. Надоело все так, что аж выть хочется. Порой просыпаешься, и жизнь не в радость: снова это тело, глаза, волосы, руки с маникюром – все опротивело до жути. А куда деваться, от себя ведь не убежишь! – Надежда не вытерпела, расплакалась; Ангелина участливо прикоснулась к ее руке, погладила пальцы: