– Да плевать бы я хотела на твою Варвару! Все соки из тебя выжала – бессердечная баба, злей и опасней бешеной псины, – красавица взглянула на Антошку: – Какой он у тебя не по годам маленький, будто мальчик-с-пальчик, совсем не в отцовскую породу вышел (Ангелина напряглась при этих словах), но премиленький такой все равно…
Надежда выучилась в городе на секретаря-референта. Работать не любила и делала это из рук вон плохо, но место себе отыскала живо. Устроилась секретаршей в казенную конторку, где в первый же день трудоустройства вступила в доверительные отношения с сыном управляющего заведения. Яркая, красивая, она без труда завоевывала внимание мужчины, а если он вдобавок случался еще и симпатичным, то не мешкая бросалась к нему в объятия.
Ангелина тайком завидовала ей, но гложущей сердце и душу ненависти не испытывала: давно смирилась с участью серой мышки. Надежда часто проходила мимо (квартировала неподалеку в многоэтажке, в «трешке», доставшейся после второго брака), но редкий раз доводилось встретить бывшую одноклассницу. А сегодня, возвращаясь из магазина с пакетом в руках, увидела Ангелину, сидящую у калитки на скамеечке. Рядом в песочнице играл Антошка.
Красавица при встрече с молодой женщиной весело ахнула, будто взаправду обрадовалась (хотя закадычными подругами отродясь друг другу не приходились). Болтали о пустяках, Надежда лениво рассказывала о достижениях в работе, по своему обыкновению учила Ангелину, как-де жить правильно нужно:
– Люби себя и никому не давай спуску, а то загрызут и не подавятся, – сковырнула палочкой былинку из-под наманикюренного ноготка («Такая же грязная душой», – подумала Ангелина). – Даже представить себе не могу, как ты умудряешься так жить: свекровь поедом ест, муж что ни день, то навеселе – сколько раз сама видела! А что, – произнесла красавица с ухмылкой, – кобелек-то он уродился крепенький, – но вмиг спохватилась, что сболтнула лишнее, добавила поспешно: – Бабы судачат, – только припозднилась – Ангелина пробуравила ее подозрительным взглядом, переспросила дрогнувшим голосом:
– Бабы, говоришь, судачат…
Надежда побледнела, будто разоблаченная в преступлении перед всей женской половиной человечества; губы ее, выкрашенные помадой морковного цвета, предательски дрогнули, а глаза с длинными пушистыми ресницами растерянно округлились.
– Ай, зануда ты стала, Линка! – рассмеялась громко, но совсем не весело.
Бог знает, чем закончилась бы эта встреча бывших одноклассниц, если бы внимание обеих не привлек Михаил, который появился на улице в стельку пьяный, что-то угрюмо бормоча себе под нос.
– Уходи, – глухим голосом проговорила Ангелина, не смотря Надежде в глаза. – Дружить-то с тобой мы никогда особо не дружили, и сейчас начинать вроде уже как не ко времени.
– Ну, знаешь ли! – обидчиво хмыкнула та. – Сиди тут, значит, и наматывай сопли на кулак! – поднялась со скамейки и, выразительно виляя бедрами, медленно зашагала прочь. Только не в сторону многоэтажки, а навстречу Михаилу. Поравнявшись с мужчиной, она что-то шепнула ему на ушко, посмеялась беззвучно, взглянув на Ангелину, и отправилась восвояси. Ее план мести мышке-почтальонше удался: Михаил, не видя издали жены, послушно поплелся за кокеткой.
Вскоре оба исчезли из виду.
Слезы навернулись на глаза, червь досады и отчаяния заточил сердце Ангелины. Она с грустью посмотрела на Антошку, поглощенного своими делами, и оттого ничего не замечающего вокруг, произнесла упавшим голосом:
– Родненький, пошли в дом, пора ужинать. Папа задерживается на работе…
Вечер прошел в хлопотах по хозяйству, близилась ночь, а Михаил все не возвращался. Варвара Прокопьевна, обрушив на сноху очередную порцию оскорблений и упреков, с чувством исполненного долга ушла к себе – почивать.
Эта ночь показалась Ангелине бесконечной. Она и прежде ждала, когда муж вернется домой, и укладывалась спать только после того, как стены начинал сотрясать дикий храп. В чем одет валился на постель, а она раздевала эту двухметровую красоту, развалившуюся на брачном ложе. Догадываясь, откуда возвращался, глотая обиду, заставляла себя не замечать мужниных выкрутасов – все равно, мол, ничего не исправить, только беды накликать – побьет так, что наутро стыдно на людях будет показаться, почту разносить. Незнание правды или, скорее, нежелание знать, с кем якшается благоверный, помогало совладать с эмоциями. Даже на доносы сердобольных получательниц почты реагировала равнодушно – пока сама, дескать, не увидит, другим не поверит.
Читать дальше