Александр Козлов: Именем ангела

Придиралась по пустякам, бранилась нецензурно наедине с Ангелиной. Зато в присутствии Михаила завсегда изливалась с такой нравоучительной помпой, будто с рождения воспитывалась в атмосфере педагогичности и аристократичности. Старый свекр, высохший на дворовом хозяйстве, все слышал и видел, но никогда не вмешивался: жизнь со вздорной супружницей научила старика осторожности – держаться подальше от распрей, в коих та непременно пребывала зачинщицей и завсегда выходила победительницей. Словом, никому в этом доме от старой склочницы не было ни житья, ни покоя, и призрачное счастье Ангелины с первых дней семейной жизни растворилось в безрадостных буднях.

А еще безумно раздражало старую Варвару Прокопьевну то, что жить приходилось в одном дворе – в волости, где каждый сантиметр, по гордому заявлению свекрови, принадлежал ей одной. Молодые поселились в доме, чтобы, по словам свекрови, «соседи языками не трепали», а старики перешли во флигелек – добротный, двухкомнатный, с печным отоплением. Но все равно чувствовала себя на правах приживалки – вроде бы и хозяйка в доме, а ютится, как несушка, в сарае. Казалось, ничто не способно было умилостивить старуху – ни покорность и трудолюбие молодой снохи, ни появление на свет внука.

Рождение Антошки свекровь расценивала не иначе, как личное достижение, но при этом не стремилась обнаруживать к нему внимания, подобающего бабушке, а оставалась целиком поглощенной материнской любовью. Благо малыш ничего не понимал, хотя Ангелине до слез случалось обидно, что свекровь так и не смогла найти в своем сердце местечка для любви к единственному внуку.

Варвара Прокопьевна, очевидно, наслаждалась безраздельной властью и с лихвой пользовалась безволием молодой женщины. Ангелина не прекословила, обиды терпела безропотно, никому ни о чем никогда не жаловалась, внутренне изнывая от одиночества, обиды и безысходности. Часто плакала ночами напролет, беспричинно битая языком свекрови и кулаками пьяного мужа. Наутро, безмолвная и смиренная, шла кормить домашний скот и птицу, потом бежала на работу, вечером спешила за Антошкой в садик и оттуда прямиком домой – снова управляться по домашнему хозяйству.

Михаил часто выпивал, особенно накануне выходных, возвращался домой поздно (развратничал при этом не стыдясь), на выходные норовил убраться из дому, попьянствовать (так и говорил) с друзьями и философии придерживался немудреной: женился, ребенка начудил, теперь вправе гулять, наслаждаться жизнью.

Ангелина не спорила, старалась не привлекать к себе внимания и жить ощущением одного дня. Не оттого вовсе, что боялась крушения брака, побоев мужа или жгучего языка свекрови – как ни страшно, но к ним привыкла. А потому что весь смысл жизни сосредоточился на малолетнем Антошке – в нем материализовалась заветная мечта быть кому-то нужной, любить всецело, беззаветно и получать в награду такую же бескорыстную любовь, чистую, как хрусталь, несокрушимую, как гранит.

– Ой-ей-ей, – не упускала случая поддеть сноху Варвара Прокопьевна, – Золушку из себя изображает, страдалицей прикидывается. А сама, небось, только и думает, когда мы с дедом богу душу отдадим, чтобы к рукам все прибрать. Так вот, запомни, окаянная, раз и навсегда: такого счастья тебе ни за что не дождаться – и с того света покою не дам!..

Люди звали Ангелину кто Линочка, кто Линка, и никто никогда не обращался к ней по имени, прописанному в метрике, – такой уж невзрачной, убогой, не заслуживающей почтения казалась она людям. Одноклассница Надежда, этакая краля-вертихвостка, успевшая дважды сбегать замуж, развестись и побывать в объятиях у половины мужского населения поселка старше двадцати лет, не единожды при случае подначивала молодую женщину:

– Жаль тебя, Линка, такая девчонка умница была, а какие гербарии из цветов собирала – загляденье просто! И вот, в кого превратилась, во что вляпалась-то не глядючи – теперь ни жизни, ни просвета.

Ангелина только тяжело вздыхала: с цветами теперь бы-ло покончено навсегда!

…Однажды, вспомнила, собрала букет полевых цветов, сидела на кухне, перебирала. Узрела ее за этим занятием свекровь, да так взбеленилась, что жизнь доселе показалась девушке раем. Старуха вырвала букет, дважды проехала цветами по снохе и с криком: «Мусора во дворе столько – ступить некуда, а эта бездельница лепестки считать примостилась!» выбросила цветы в окно.

– Тише, – прошептала подруге, – услышит такое Варвара, никому не поздоровится…

Читать дальше