Евгения Николова - Теперь и навсегда

– Кто ты?

От боли она пришла в себя, злостно стрельнула его глазами. Уже был рядом, она ощущала его дыхание, его глаза, его губы, так близко… Растерявшись, Александра не думала, на нее набрасывались беспорадочные мысли. Она моргнула глазами, чтобы прогнать их, но в голове снова гремело – он был здесь, настоящий, перед ней, не в мечтах, не во сне. Рука его была тёплой, от него пахло скошенной травой, табаком, чем-то, от чего кружилась голова. Она закрыла глаза, нечаянно поцеловала его, нехотя опустила поводья, и почувствовав какую-то непонятную слабость, прислонилась к нему. Сергей подхватил её и на руках понёс через лес.

Александра в третий раз утонула.

В старом, заброшенном шалаше возле реки косари иногда отдыхали днем, но не ночевали из-за полуразрушенной кровли. Теперь, под широкой дырой крыши, на сене, Сергей рассматривал облитое лунным светом лицо спящей Александры. Лежавшая на спине, с ладонью под щекой, слегка откинувшая голову в сторону, с расстеленными тёмными кудрями и в серебристой на лунном свете рубашке, она была похожа на волшебное, лесное создание из старинной сказки. Сергей недоумевал, откуда она взялась – белая, прозрачная, нереальная. Долго всматривался он в её лицо с любопытством и недоверием. Неужели ему принадлежала эта женщина, которую он так легко, как во сне, принёс на руках в шалаш? Или это была русалка из лесного омута, которую девки разбудили песнями и гадалками? Он боялся прикоснуться к ней, разбудить её, ему казалось, что она вот-вот превратится в серебристую пыль в его руках. Кончиками пальцев поднял одну из тёмных кудрей, накрутил на палец, коснулся её губами и долго, долго стоял так, пока луна зашла и уставшим, наконец закрыл глаза. Когда опять их открыл, она, как это бывает с русалками, исчезла, кажется побоявшись солнечного света.

Графиня Александра Борисовна, дочь достойного графа Старовского, последнего представителя древнего дворянского рода, влетела в дом, как была, босой, с разброшенными волосами под спущенным капюшоном, через задний подъезд. Пылающая от стыда и злости, она поднялась сразу наверх, в комнату и заперла за собой дверь. Отругала плачущую и побледневшую Настю, которая всю ночь ждала, дрожащая на посту у двери. Приказала, чтобы сильно растопили баню и лишь когда Настя вышла, сняла капюшон с головы и торопливо начала убирать с волос соломки, ядовито рвала вместе с ними заплетённые пряди. Потом в бане, приказала так нахлестать венком, что её нежная кожа вся загорелась, а она, повернувшись к стене, прикусывала губы до крови и плакала без голоса. Во время чая графиня Александра явилась в новом бледно-лиловом платье и с фиалками в тщательно причёсанных волосах. Выражение её лица снова стало, как всегда, гордым и слегка надменным, только глаза казались как-то бóльшими, открытыми и блестели новым, мягким карим блеском.

Косари остановились уставшие, задыхаясь, опираясь на косы. Светловолосые девки в белых косынках поднимали вышитые юбки своих пёстрых сарафанов, перепрыгивали через ароматные кучки сена, подавали им кислого кваса из холодных глиняных кувшинов. Сергей всматривался в их румяные лица, искал в их низко опущенных взглядах – искал её, но её не могло быть здесь, она не могла так опускать взгляд, она же смотрела на него дерзко, прямо в глаза. Нет, она не могла быть среди них.

Уходя, девушки заводили старинную песню. Протяжные, медные голоса неслись над лугами, слова пронизывали сердце, волновали. Пот капал прямо перед глазами, мокрая рубашка прилепла, щекотала его спину. Ослепительно блестело лезвие под жарким солнцем, легко, с треском падали влажные, душистые травы. Сергей шёл вперёд, сильнее других, быстрее других, неутомимо свистела коса. Издалека, от реки, долетала песня девок, звучала в его ушах, пленяющим, горьким запахом пахла трава. Повсюду, куда только доходит взгляд – тучные луга, наверху – высокое, голубое, спокойное, недостижимое небо, в душе его – светлое, новое, иное…

Александра сначала не увидела его или не сразу это поняла. Она только почувствовала, как что-то сильно толкнуло её, горячая волна поднялась из груди, залила лицо, кровь шумела в ушах. Лишь тогда увидела его и потом больше никого не видела… кроме него. И опять та же самая слабость в коленях и опять властная, покоряющая сила подкосила ноги. Отчаянным усилием она еле удержалась на ногах, оцепеневшей, однако гордой, a eй хотелось плакать, только плакать – долго, безутешно, до истощения…