Павел Желтов - Улица Свободы

– Ну, как тебе тут? – это тетя Валя начала светскую беседу. На пальце руки, которой она держала «Элэм», был перстень с камнем.

– Хорошее место, – ответил я светским тоном. – И медики вроде неплохие.

– Да. С персоналом здесь хорошо. Квалифицированные, – кивнула тетя Валя важно.

Дверь в курилку распахнулась от толчка. На пороге был человек в инвалидной коляске. На вид ему можно было дать лет 55. Глубокие морщины на лице и костлявые кисти рук выдавали тяжелую судьбу за плечами. Хотя у кого здесь, в месте, где приходят в себя наркоманы, шизики и просто уставшие люди, легкая судьба?

– Парсунов, – вполголоса сказала Лилия.

В курилку Парсунова вкатил санитар. Он поставил его рядом со скамейками и вышел, закрыв за собой дверь. Персонал заведения курил на улице.

На Парсунове была необычная пижама. Черная, в крупный белый горох. Позже я разглядел, что это не горох, а черепа с костями, как на пиратских флагах – «веселые роджеры». Стало быть, и человек веселый, заключил я. Но знакомиться не торопился. Мне рассказали, что Парсунов здесь пациент особый: заезжает снова через два месяца после выписки. Оказавшись за воротами диспансера, чуть не на пороге, начинает пить горькую. И пьет так до потери всякого здоровья. Уже и ходить не может – передвигается на колесах. И изможден, как Кощей. Как постоянный клиент имеет специальную пижаму – вот эту, с черепами.

Парсунов докурил и, ни на кого не глядя, выехал вон. Я достал из кармана пачку и предложил дамам. Дамы угостились. Я повторил ритуал с зажигалкой, а тетя Валя рассказала краткую историю Парсунова. «Хороший мужик», – добавила она.

– Да, хороший, – кивнула Лилия. – Ходила к нему этой ночью. Если кто идет, надо замереть под одеялом. Не заметили.

Я посмотрел на нее другими глазами. Она договорила и посмотрела на меня:

– Хочешь, к тебе сегодня приду?

Я не ответил. Размышлял о том, что у человека с отказавшими ногами, не все функции отключаются.

Я стоял и смотрел на Лилию. Она смотрела на меня снизу вверх. Потом расстегнула две пуговицы на пижамной рубахе и открыла левую грудь. Грудь оказалась небольшая, но немного отвисшая. Овальная и с бледным, непропорционально большим соском. На почти гладкой ареоле я рассмотрел четыре несимметричных пупырышка. Лилия покачала плечами, грудь послушно покачалась следом. Тетя Валя тоже посмотрела на грудь, сложила одобрительную гримасу и покивала, выпуская из ноздрей дым.

Лилия закрыла левую грудь и повторила манипуляции с правой: продемонстрировала и покачала. Застегнулась и сказала: «Приду».

Я стоял и смотрел на нее, пытаясь сохранить каменное выражение лица. Лишь ответил: «Да. Приходи». И, немного помедлив: «Классные сиськи». Лилия с благодарностью приняла комплимент. И вдруг протянула ко мне руку ладонью вверх, будто что-то просила. Но она не просила, а приложила ладонь к паху моих пижамных штанов. Внутри штанов шевельнулось ей навстречу. Мне пришлось сесть.

Она не пришла. За 15 минут до отбоя ее чем-то обкололи, и разбудить ее стало невозможно. Я подумал и решил, что это к лучшему. Мы больше не возвращались к этому разговору.

***

Осознал Андрей, что с ним происходит что-то, что отличает его от других людей, курсе на третьем. Тогда он начал активно пользоваться воздушным транспортом. Во время разгона самолета, на скорости около двух сотен километров в час, в голову парня начинали бить потоки чего-то горячего, как ему представлялось. Это не было больно. По первому времени это было просто страшно. Потоки прекращались, как только шасси самолета отрывалось от земли. Вторая серия начиналась, когда самолет касался взлетной полосы аэропорта прибытия – мощный, внезапный и неостановимый пресс чего-то – прямо в лобные доли полушарий. По мере торможения он сходил на нет.

Андрей понял, что и раньше чувствовал это. Только скорости были слабоваты, чтобы начать выделять новое ощущение. Со временем он научился видеть новые волны даже на скоростях ниже сорока. Ехал на велике – слабая струйка, будто ежик пописал. На машине на загородном шоссе – словно открыли на всю в ванной горячий кран, только хлещет оттуда не вода, а какая-то лава.

Вот и сейчас бог понимающий ехал и напитывался новым пониманием. Он понимал – был в процессе понимания – возникновения материи и ее ненавистницы антиматерии – из одного… хм… яйца. Да, именно яйцо виделось Андрею, когда он думал об этом. И именно это вселенское яйцо дало начало беспрестанной борьбе энтропии и негэнтропии, упорядочивания. Там много всего было. Яйцо дало понимание механики в средних классах школы, интегралов – в классах постарше. Когда учитель начинал объяснять темы на уроке, юный бог уже откуда—то знал все это. И просто вспоминал. В общем, учиться Андрею было легко.