Владимир Ситников - Брусника созревает к осени

От нервов что-то случилось с матерью Ольгой Семёновной – начало руки сводить. Дояркой работать – невмоготу. Мучалась, не зная куда себя деть. На тяжёлую работу неспособна, а лёгкой в деревне нет.

– Пойдём думать, – сказал Ольге брат Яша и из Кривобора переманил её в Дергачи.

Он работал здесь комендантом. Собрала Ольга свой скарб – сундучишко, лавку, ведро да кастрюлю и перебралась. Работа по лету не такая угарная, как на ферме. Считай, три года жила-мучилась в общежитии, где всё на виду у всех.

А потом Яша расстарался, огуревел для них эту выгородку, лишив жильцов коридорного окна и пожарного выхода. Басил, что имеет на это указание от начальства. Здесь Славка и рос.

Одно время Славку даже называли дитём барака. Мать затемно уходила на работу, поэтому будила и кормила его старуха Дуня Березина, которую с лёгкой руки того же Славки стали называть Дундя Березиха. Зимой и весной он терпел её наставления, ожидая маму.

Старуха Дундя Березиха была немного колдуньей, промышляла знахарством: заговаривала пупки, грыжу, снимала головную боль, бралась лечить даже тайные мужские пороки. Она и признала у Славки болезнь – урос. Урос – это когда ребёнок капризничает без останову, в общем – уросит. Славка ревел из-за того, что летом в самую жару, волокла его Березиха с собой на карьер полоскать бельё. Идти приходилось по нестерпимо горячему песку. Подошвы горели. И он хныкал:

– Возьми на ручки, Дундя Березиха. Дундя, ножки жгёт.

– Какая я тебе Дундя? Да как я тебя возьму-то, коли корзина с лопотью в руках.

На траве около карьера ноги не жгло, зато кусало комарьё и оводы. Славка опять ревел и уросил.

– Ох, ты, сопливое золотко. Ну, пореви, пореви, – утешала Славку Березиха.

– Урос у него, лечить надо, – сказала с озабоченностью в лице Березиха матери. – Знаю я средство.

Славка запомнил, как его на полном серьёзе «лечили», протаскивая между поперечин пожарной лестницы. И Березиха, и Ольга Семёновна остались довольны «лечением», считая, что после этого ребёнок перестал уросить. Да ведь лето кончилось, а осенью песок не «жгёт» и оводьё не жалит.

Ольга Семёновна лелеяла своего единственного сынулю, припасала кусок послаще, гладила по головке, называла по-деревенски «мака». Мака – это значит, баской, то есть хороший и красивый, да ещё смирный, послушливый. В детстве Славке нравилось, что называют его Макой, а когда в школу пошёл, стал сердиться на мать. И так весь барак его Макой зовёт, не хватало ещё, чтобы он для школы стал Макой.

Вреднючие двойняшки – Тамарка и Нелька Топоровы, прозванные Сестренницами, узнали про Маку – и ну дразнить. Орали с противоположной стороны улицы:

– Мака, Мака, – тьфу, собака.

Славка срывался с места и бежал за двойняшками. Те с визгом разбегались в разные стороны, и откуда-нибудь из-за поленницы опять раздавалось:

– Мака, Мака, – тьфу, собака.

Долго изводили его эти вредины.

А потом объявили, что обе любят его.

Заболела учительница Анна Алексеевна, и на уроке у заменившей её училки все третьеклассники пересели, как им хотелось. Сестренницы сели к Славке по обе стороны, хотя втроём никто не сидел.

Одна толкала его и говорила: «Я тебя люблю», другая тоже говорила: «Нет, я его пуще люблю». Когда шли из школы, Сестренницы держали его за руки. Одна за левую, другая за правую. Никак разделить его не могли.

Парни кричали вслед ему:

– Девушник, девушник!

Славка стеснялся, но отвязаться от двойняшек никак не мог.

Хорошо, что Анна Алексеевна проболелась и навела в классе порядок. У Сестренниц любовь остыла. Нельзя же всё время одного Славку любить. Петька Малых по кличке Малыш вон какой могучий стал.

Когда Славка подрос, вытянулся, превратился в добродушного долгана, слова «Мака» и «девушник» забылись.

Да и больно-то бегать не удавалось. В листопад, зимой во время снегопадов, Ольга Семёновна не успевала справлять дворницкую работу, и он до запарки орудовал осенью метлой, а зимой деревянной лопатой.

А если буран неистовствовал не один день, то выскакивал дядя Яша и его жена тётя Поля. Дородная, круглая тётя Поля разворачивалась ловко да ещё мужа подгоняла:

– А ну, Хохрин, хватит дымить. За дело!

Почему-то она всё время звала его по фамилии.

После угарной работы пили они чай в выгородке.

– Ой, Хохрин, на работу ты ленивый, а вот выпить молодец, – подначивала она мужа.

Ольга Семёновна приберегала для братца «четушечку».

– Ну вот цетусецкю уцуцькает Хохрин и в баньку пойдёт, – говорила тётя Поля. – Славка попарит.