– Ты была девушкой? – удивленно бубнил хриплый голос в темноте. Это был озабоченный, удивленный, пораженный голос трезвого человека.
Мне восемнадцать. И девушка… Даже тогда это было странным.
Я ничего не ответила, оттолкнув его, и, всхлипывая, вышла из комнаты. Он, на ходу надевая джинсы, которые также тяжело натягивались, как и минуту назад стягивались, шел за мной, что-то объясняя.
– Ну ты че? Сказала бы… в самом деле… откуда я мог знать… что ты… ну, не молчи… – бубнил он у меня за спиной.
– Не волнуйся, – ответила я, не взглянув на него, – мне уже восемнадцать. И вообще… заявлять не собираюсь. И в ЗАГС не поведу…
После этого он быстро отстал, я содрала с себя порванные и грязные колготки и, надев пальто, ни с кем не попрощавшись, выскользнула из здания школы и поехала домой. Я совершенно протрезвела. Но тем не менее мысли путались, и я не могла сообразить, что произошло и что я чувствую.
В автобусе народу почти не было. Но мне казалось, все немногочисленные пассажиры только тем и заняты, что рассматривают меня. Почему-то я была уверена, что всем видно, каким постыдным делом я только что занималась. Под этими строгими взглядами я почувствовала себя раздавленной, грязной и мерзкой самой себе.
«Какой бред! Любить Максима… бороться с ним за поцелуй целый год… полгода не давать ему засунуть руку под платье, дотронуться до груди. И теперь… первому встречному, нет, только посмотрите на меня… Какая я дрянь. Ведь бабушка предупреждала. Ну почему, почему это должно было случиться именно так?»
Я вышла на своей остановке из автобуса, как мне казалось, сопровождаемая осуждаемыми взглядами оставшихся внутри пассажиров. Растирая слезы, зашла в подъезд, который больше не боялась. Все самое страшное в моей жизни случилось. Дома, скинув пальто, юркнула в ванную и полезла под душ. Мылась я очень долго. Хотелось смыть с себя происшедшее, как коросту, налипшую на тело. Открутив кран до упора, я пустила кипяток. Обжигаясь, налила на плечи и грудь полбутылки геля, тут же покрывшись пышной пеной, до боли терла себя мочалкой, сдирая кожу. Слезы катились, сливаясь с водой и утопая в розовой пене. Потом надела чистую рубашку и укуталась в пуховое одеяло. Хотелось стать опять той девочкой, которой не хотелось целоваться. Маленькой и чистой…
«Зачем, зачем все это? – спрашивала я сама себя. – Почему людям так хочется заниматься сексом? Почему мужчины жаждут женщин, а женщины сходят с ума из-за мужчин… почему? Ведь это и правда мерзко. Грязно и противно. Бабушка была права, когда предупреждала. Нет ничего хорошего. Гадость одна…»
Я закрыла глаза, желая забыть случившееся. Но отделаться от ощущения, пережитого мною за два часа перед этим, никак не могла. Жар, идущий от парня, душил, словно остался вокруг меня. Я чувствовала на себе тяжесть его тела, боль проникновения и ничего, кроме стыда, не ощущала.
«Нет, правда… этот секс лишь мерзость. Ничего более. Но, черт побери, почему мне так приятно, когда я целуюсь с Максимом? Почему с ним меня окутывает блаженство, а не омерзение?»
Заснуть не получалось. Алкоголь и сигаретный дурман выветрился напрочь. Переворачиваясь с боку на бок, я терзалась сомнениями.
«Почему я так долго страдала, мучила и себя, и Максима… ради чего? Ради какого-то фантома порядочности? Но как же все оказалось просто… Две минуты, и нет этой дурацкой плевы. Нет ничего сдерживающего мои тормоза».
Вдруг радостная мысль проколола сознание: «Теперь я могу с Максимом делать все, что захочу. И не только с Максимом», – почему-то подумалось мне. Мысль, что ЭТО с другими будет таким же омерзительным, как с этим парнем сегодня ночью, почему-то не посещала меня.
Я прислушивалась к своему телу, пытаясь понять, изменилось ли что-то во мне. Немного шевельнув ногой, я поджала ее в колене и ухмыльнулась.
«Неужели теперь, когда я лишилась самого ценного на свете, своей девственности, я стала грязнее? Порочнее? Развязнее? Что изменилось во мне? Да, ничего!»
Но как оказалось чуть позже, я ошибалась. Этот до глупости неожиданный случай, происшедший со мной в темном классе чужой школы, на ошарпанной парте, под тусклым светом уличного фонаря… изменил мою жизнь на триста шестьдесят градусов. Мне предстояло познать свое тело, пережить потрясение от сексуальных ощущений. Предстояло сопоставить нравственные нормы в соответствии с требованиями тела, а не соседки бабки Галки. Предстояло понять разницу между тем, что хорошо, а что правильно. Предстояло пройти еще долгий путь к состоянию оргазма, когда уже не осталось никаких вопросов. Ни к законам морали, ни к собственному телу.
Читать дальше