Татьяна Росс - Больше чем секс. Картинки к Фрейду

Неизвестно, чем бы это все закончилось… возможно, я вышла бы замуж за Максима, только того и ждавшего, когда мне исполнится восемнадцать, чтобы у нас приняли документы в ЗАГС. Он уже уяснил, что без этого я не сдам свои бастионы, и был готов на все, лишь бы получить мое тело. Я же тоже жаждала секса, но, понимая, что сдамся лишь после штампа в паспорте, также была готова идти в ЗАГС. Лишь бы скорее заняться сексуальными радостями на легальном положении жены.

К сожалению, это было проблемой многих в то время. Именно поэтому браки заключались довольно в раннем возрасте. Чуть не сразу после окончания школы. Но удовлетворившись, молодые люди сталкивались с кучей повседневных проблем и… разводились. Безусловно, они не были готовы к семейной жизни со всеми ее сложностями. Самым ужасным было то, что после этих скоропалительных браков оставались дети. По большому счету не нужные. Ни молодому папе, для которого единственной целью брака было разрешенное взрослыми удовлетворение его сексуальных потребностей. Ребенок был не очень-то нужен и мамам, которые еще не наигрались с куклами…

Наши встречи с Максом все больше походили на бои местного значения. Все его попытки засунуть руку мне под юбку или снять с меня лифчик пресекались на корню. Мы целовались, водили руками друг по другу поверх одежды. Максим целовал не только мои губы, щеки и шею, но и руки. Иногда он целовал живот в образовавшуюся прореху между блузкой и юбкой. Казалось, еще чуть-чуть, и я не вынесу… но стоило поднять край майки или рубашки чуть выше, подобраться к нижним границам моей груди, как я приходила в себя. Я, конечно, не убегала, как в первый раз, тогда… около колонн театра, но прытко вскакивала с дивана, дергаясь, будто обожженная током, трясясь от возбуждения и желания и одновременно с этим от страха совершить что-то предосудительное.

Время бежало, я окончила школу, поступила в институт. До моего восемнадцатилетия оставалось полгода. Мы продолжали наши встречи с Максимом, которые более или менее стабилизировались. Поцелуи были единственной нашей забавой, и хотя Максим продолжал время от времени свои попытки захватить места, неусыпно мною охраняемые, делал это не очень настойчиво, видимо, поняв бесполезность этих усилий. Он смирился с тем, что все остальное получит лишь после свадьбы, и стойко терпел, хотя давалось это ему с трудом.

Наши «поцелуйные» свидания, поддерживаемые понятливой Максимовой мамой, под ласковую музыку любимого Джо Дассена и в сопровождении бокала вина заканчивались в положении лежа. Максим валил меня на диван, продолжая целовать. Одной рукой он придерживал меня на всякий случай, чтобы я не вырвалась, так как такие попытки я частенько предпринимала. Иногда, увлекшись очередным поцелуем, я расслаблялась и мягко поддавалась, безвольно расплываясь всем телом под Максимом. Казалось, готова – бери и делай что хочешь. Но стоило ему, воспользовавшись моей слабостью, сунуть руку глубже под юбку или начать расстегивать пуговицы на блузке, как я тут же дергалась, словно ужаленная змеей. Максим тут же вытаскивал непослушную руку и начинал утихомиривать напряженное тело, поглаживая меня поверх платья, повторяя: «Тихо, тихо, тихо, моя хорошая… все хорошо, все нормально… не бойся…»

Но иногда его взрослый мужской орган, который мне так никогда и не пришлось увидеть в натуральную величину, наблюдая за ним лишь в зажатом состоянии под тугими джинсами, восставал от возбуждения до такой степени, что готов был прорвать сдерживающую ткань. Бугорок между ног Максима не только увеличивался до неприличных размеров, но и обжигал, стоило ему коснуться меня даже через тонкое платье. В такие минуты Максим особенно терял контроль и мог особенно рьяно начать стягивать уже почти расстегнутую блузку. И тут я превращалась в тигрицу, могла по-настоящему сильно оттолкнуть его и сбросить с себя. Максим обычно сразу уходил и не возвращался несколько минут. Из ванной шумела вода… я считала, что он умывается, чтобы остудить разгорячившееся лицо. Но чем он там занимался на самом деле, я поняла чуть позже. Хотя сама я страстно желала продолжения «концерта», то есть увеличения дозволенного, я не могла даже предположить, какие муки испытывал Максим, которого я доводила до умопомрачения и оставляла неудовлетворенным.

Понимая, что он обижен, и как-то решив его успокоить, однажды я прошла за ним в ванную. Дверь была раскрыта. Максим стоял спиной ко мне, лицом к умывальнику, из крана которого журчала вода. На стене висело зеркало, и я видела выражение его лица. Закрыв глаза, он стонал. Все его тело дергалось. Руки, согнутые в локтях, что-то судорожно и ритмично теребили впереди себя. Что именно, я не видела. Зеркало заканчивалось выше интересующего меня места. Но я догадалась. И мне почему-то стало невыносимо противно. Тихо пятясь назад, я вернулась в комнату, и когда Максим вернулся ко мне, быстро собралась и ушла домой.