Игорь Левин - Синдром Искариота, или История одного предательства. Повесть

Где Он, там обязательно появится и он. Все остальные – только втянутые в действие персонажи, не пассивные наблюдатели, но участники, каждый из которых делает свой выбор. Обычно эти полярные фигуры не сталкивают лицом к лицу. Все боятся этого столкновения. У Гвидо из Сиены более связаны диалогом Пётр и Иуда, а у прославленного Чимабуэ Христос не смотрит на Иуду. Но ведь помнишь – они как бы сговорились выступить в противоборстве один против другого, сила вероломства против силы духа: «Что делаешь, делай скорее».

– Хорошо, что этих слов не слышат папские слуги. И ты при них не взболтни чего лишнего. Не думаю, что они одобрили бы такую трактовку.

– Я над ними только потешаюсь. Был недавно презабавный случай. Папскому посланнику, вознамерившемуся оценить моё мастерство, вместо сюжетного эскиза я нарисовал от руки идеальную окружность.

– Ну и как, оценил понтифик?

– Да, сам не ожидал, как раз через неделю я получил приглашение принимать заказы от папского двора.

– Повезло!

– Ещё бы! Так что, друг, между нами, главное – чётко очертить свои круги. А кто в них не вписался – не наша забота.

Данте внимательно оглядел фреску. Фигуры как будто оживали, стоило только на них посмотреть. Христос в киноварном хитоне и небесного цвета накидке, пристально смотрящий в глаза Иуды и объятый его золотисто-охристым плащом. Развёрнувший торс винтом и укутанный в лиловую мантию с золотой каймой низкорослый первосвященник Иосиф Каиафа с чёрным тфилином на лбу, упрямым повелительным жестом указывающий стражникам на фигуру Христа. Гневный Пётр, резко отсекающий мечом ухо рабу, вот было схватившему за рукав Сына человеческого. Повернувшийся к зрителю спиной в холодном одеянии стражник останавливает Петра, оттягивая складки его рыжего плаща. Два дугообразных силуэта мрачной копошащейся толпы на заднем плане. Сцена то судорожно немеет и застывает, концентрируясь на объятии центральных фигур, то вновь наполняется гулом, шорохами и пульсацией ритмов. В мимике лиц героев, в каждом их жесте и повороте подспудно ощущается невероятное напряжение. Почти все очертания лиц – разнонаправленные профили. В правой стороне факелы красного огня зловеще вознеслись над толпой. Стражник затрубил в белый рог, предвещая роковую развязку…

– Ты так внимательно прописываешь складки ткани на передних планах, Джотто! Я словно прорываю гладь сырой штукатурки и вхожу туда, вглубь. Кожей ощущаю монолитность и плотность каждого объёма. А плащ Иуды – он же светится золотом, блестит, переливается! И нимб над головой Христа тоже ярко выделен. Только Его нимб – солнечно-жёлтый, а плащ Иуды с едва заметным рыжеватым оттенком нежного молозива или цвета свежего персика… И образ Иуды как будто мне знаком…

– Да, золото, друг мой, особенно прекрасно на холодном фоне – там, где синяя мгла и пурпур одеяний. Сияние золота всегда ослепляет. Оно таит в себе то ли богатство, то ли соблазн, то ли святость, то ли предательство. Сразу не разберёшь…

– Как ты полагаешь, – рассудительно спросил художника Данте, – о чём в этот момент думает Иуда, что он осознаёт?

– Ничего. Он просто упивается своей мнимой победой и наполнен чувством превосходства. Он это совершил, он стал на время хозяином ситуации, сделал всё так, как именно он задумал. Все думали, что воля Учителя незыблема, но стоило ему только захотеть – и сам Мессия, прознанный народом Царь Иудейский, стал беспомощным в окружении стражников.

Данте продолжил рассматривать роспись, на мгновение оторопев в задумчивости, а затем одобрительно кивнул в сторону друга и, невольно погрустнев, крестообразно прижимая к груди края плаща, удалился из помещения.

Русское раздолье, мягкое мерцание солнечных лучей, переливчатый снег… Хилые деревья под вьюжный посвист вязнотканными ветвями сцепились друг с другом, скучковавшись редкими группами, словно пытаясь согреться на одиноком пути. По автомобильной трассе вдоль широкой заснеженной поляны мчится белоснежная «Лада» – белое на белом… В серебристом мареве стали отчётливо видны горделивые очертания Благовещенского собора, построенного в стиле «ампир». Он контрастирует с выстроенным в длину возле него одноэтажным приземистым домиком с треугольным очертанием крыши над главным входом и розовато-охристыми стенами. Вот низкий деревянный забор цвета лучшей летней поры оживил холодный колорит бескрайнего пространства. Уже близко: мелькают телеграфные столбы, деревянные домишки выстроились рядком, жёлтая полоска трубопровода, ограды, ворота… Ясень приветливо встал у проезжей тропы. Меж затейливо-резных сельских изб крупным коробом выделился двухэтажный дом. Автомобиль подъезжает к воротам. Вместе с высоким седым и худощавым мужчиной средних лет, уверенно шагающим к входу, мельтешит по сугробам девушка в светлой одежде. Резво отозвалась на приход хозяев лохматая лайка, привязанная на цепи. «Юми, сидеть, свои!», – скомандовал псу вошедший во двор хозяин. – Ну разве это охранный пёс? Кошка великорослая», – саркастично заметил хозяин, увидев, как его дочь нежно приглаживает собачьи вихры. Ловкими касательными движениями он стряхнул снег с одежды.

Читать дальше