Soverry - Бесхребетные и бесчувственные

– Не реви.

И она послушно утирает слезы, тянет его за собой, прекрасно понимая, что на самом деле – это она у него на поводу, а не наоборот; прекрасно понимая, что сегодня же она пустит его в свою жизнь, в свою постель, в свое сознание и позволит ему снова пустить там корни так крепко, что над ней снова будут насмехаться олимпийцы.

Любовь здесь больше не живет; а ее задевает, когда он убирает в сторону ее светлые пряди, с сожалением говоря, что вся ее проблема в том, что ее как следует не ебали. Ее задевает чересчур, но она позволяет. Раз за разом Аресу дозволено, кажется, намного больше, чем любому другому. И Диту совершенно не волнует, насколько неотесанным, грубым и повернутым на идее войны и жестокости он может быть.

На фоне войны любовь всегда контрастом выбивается.

Контраст – именно то, чего ей и не хватает, наверное.

Не холодно и не пусто; одиноко, скорее, но к одиночеству Эрида и не привыкает. Оно давно въелось куда-то дальше и глубже страха. Время в Тартаре тянулось, растягивалось хуже любой эластики, хуже ирисок или дегтя, тянулось-тянулось-вытягивалось, а теперь же она безразлична к нему, абсолютно и полностью равнодушна. Когда время постоянно тянется подобным образом, когда сознание начинает медленно двигаться от безграничных песков Тартара, то одиночество сначала кажется каким-то побочным, потом и вовсе призрачным, несущественным и нереальным. Как раз в этот момент одиночество и становится самым реальным из всех возможных.

Геката давно падшая, давно забытая и опущенная в самые недра Подземного мира, ставшая частью злого и бездушного; вытесненная другими, более значимыми богинями. И это не утешение, не попытка увидеть родственную душу, это всего лишь стремление выжить. Ломано, драно, очень и очень непродуманно, почти бездарно и фальшиво. Они совершенно не похожи, как ей думается; скорее – как кажется; потому что похожего слишком много. Слишком для того, чтобы признаваться в этом. Чтобы даже мысль подобную допускать. Геката озлобленная, но злоба эта тихая. Едва ощутимая, тлеющая углями на поверхности серы, отсыревшая, что ли, ведь все еще не вспыхивает и не грозится спалить все сущее.

Эрида с ее сознанием не играет, не выкручивает и не выворачивает, хотя, пожалуй, ей ничего не стоит свести с ума свою подругу по несчастью (хотя слово это претит, хотя они обе не страдают, они обе не считают, что связаны друг с другом хоть сколько-нибудь). Но в чем был бы смысл? Единоразовое развлечение – не более.

Взгляд, обращенный к ней, слишком пронзительный. Геката мрака впитала в себя за последние столетия предостаточно. Геката, кажется, теперь сама часть этого мрака, то ли зола, то ли прах. То ли пепел с яркими огненными искрами, что порой все же вспыхивают.

И это всего лишь очередная ложь, что они равные. Не равные и вообще не могут рядом стоять ни при каком разделении. Но Геката позволяет этой лжи заполнить себя сполна, ровно как и позволяет Эриде отдыхать рядом, положив совершенно по-кошачьи голову ей на плечо. Порой во сне та что-то шепчет на надрыв, судорожно повторяет, но либо язык незнаком, либо эта какофония звуков не имеет никакого смысла. Проведенное в Тартаре время не может испариться незамеченным.

Это такая же ложь, как и то, что говорит Эрида, когда окунает пальцы в человеческую кровь, осторожно разлитую по мискам для очередного ритуала, чьих названий она и не помнит, мажет этой кровью по краю миски, нарушая идеальные цвета, мажет по собственным губам и подбородку, ядовито усмехается в ответ на пристальный и не понимающий происходящего взгляд, а потом властно целует и уходит куда-то, смеясь почти дурниной.

Ложь, кругом окружающая ложь. И все они одиноки, что бы ни делали. И все они давно мертвы снаружи, хотя вроде как абсолютно живы внутри. Или наоборот? (Да кто бы знал истинный порядок вещей; даже Зевс далеко не всемогущ, несмотря на собственную убежденность в том.)

Можно толочь коренья, можно размазывать сажу и посмеиваться над бессмысленными жизнями смертных. Вместо этого Геката ведет по плечам Эриды задумчиво, ни разу вслух не спрашивая, могли бы они перевернуть весь уклад пантеона, изменить его до неузнаваемости. На подобное ответов порой лучше не знать. За ними кроются убийства, за ними кроются зверства и желание разорвать и изничтожить тех, что когда-то были важны. Не необходимы, но важны. Она бы на лоскуты разорвала некоторых из них; у нее личных счетов целый список наберется. О счетах Эриды и спрашивать не приходится; она, пожалуй, одна из немногих, кто действительно имеет право злиться, ненавидеть, проклинать, рушить-крушить-уничтожать. Никогда не выстраивать заново.